Мама была права. Фрэнси понимала, что она права. Но от этого ей не становилось легче. Ей хотелось кататься на каруселях, как все. Хотелось газировки. Она стояла возле прилавка с хот-догами и горестно смотрела, как дети уплетают их, когда с ней заговорил какой-то мужчина. В форме, как у полицейского, только золота побольше.

– Что, нет билетиков, девочка? – спросил он.

– Я забыла их дома, – соврала Фрэнси.

– Я и сам в детстве не очень хорошо играл в «шарики», – он вынул из кармана три полоски. – Мы каждый год учитываем, что бывают такие случаи. Только чаще проигрывают свои билетики мальчики. Девочки обычно дорожат тем, что имеют, даже самой малостью.

Фрэнси посмотрела на билетики, поблагодарила и хотела уйти, когда он спросил:

– Это не твоя ли мама сидит вон там в зеленой шляпке?

– Да, – Фрэнси подождала, но он больше ничего не сказал. Тогда она спросила: – А что?

– Молись каждый вечер, чтобы вырасти хотя бы наполовину такой же красавицей, как твоя мама. Непременно молись.

– А рядом с ней стоит мой папа.

Фрэнси надеялась услышать похвалу и папе – он ведь тоже очень красивый. Но мужчина смерил Джонни взглядом и промолчал. Фрэнси убежала.

Мама велела Фрэнси подходить к ней каждые полчаса, отмечаться. Когда Фрэнси подошла в следующий раз, Джонни допивал кружку бесплатного пива. Мама поддразнила ее:

– Ты как тетя Сисси – та вечно заговаривает с мужчинами в форме.

– Он дал мне запасные билетики.

– Я видела, – кивнула Кэти и поинтересовалась довольно небрежно: – О чем он спрашивал тебя?

– Он спросил, ты моя мама или нет.

Фрэнси не стала повторять его слова о том, что мама красавица.

– Я так и думала, – Кэти уставилась на свои руки.

Руки были натруженные, красные, разъеденные мыльной водой. Она вынула из сумочки пару хлопчатобумажных перчаток. Надела их, несмотря на жару. И вздохнула:

– Я ужасно много работаю. Иной раз забываю, что я женщина.

Фрэнси удивилась. Мамины слова походили на жалобу, а Фрэнси никогда не слышала, чтобы мама жаловалась. Удивило Фрэнси и то, что мама ни с того ни с сего застеснялась своих рук. Убегая прочь, она услышала, как мама спрашивает соседку:

– Кто этот мужчина – вон там, в форме?

– Сержант Майкл Макшейн. Странно, что вы не знаете. Он же с вашего избирательного участка.

Веселье продолжалось. На всех столах стояли бочонки с пивом, и почтенным демократам наливали бесплатно. Фрэнси была в приподнятом настроении, кричала, носилась и устраивала кучу-малу, как все дети. Пиво лилось рекой, как вода в бруклинской сточной канаве после ливня. Духовой оркестр наяривал. Чего только не играли: «The Kerry Dancers», и «When Irish Eyes Are Smiling», и «Harrigan, That’s Me». Играли и «The River Shannon», и неофициальный гимн Нью-Йорка «The Sidewalks of New York».

Дирижер объявлял перед каждым номером программы: «Сейчас оркестр Мэтти Мэгони сыграет…» Доиграв мелодию, музыканты кричали хором: «Ура Мэтти Мэгони!» После каждой кружки пива слушатели тоже кричали: «Да здравствует Мэтти Мэгони!» Возле каждого аттракциона висела табличка: «Кросс на приз Мэтти Мэгони», «Бег в мешках на приз Мэтти Мэгони», и все в таком роде. День еще не успел закончиться, а Фрэнси уже не сомневалась, что Мэтти Мэгони – величайший из людей.

После обеда Фрэнси решила, что нужно найти мистера Мэгони и лично поблагодарить его за чудесный праздник. Она искала его везде, спрашивала у всех, но странное дело, никто не знал Мэтти Мэгони, никто его не видел. Выходит, на пикник он не пришел. Его присутствие ощущалось везде, но сам он оставался невидимкой. Один мужчина сказал Фрэнси, что, возможно, никакого Мэтти Мэгони не существует, это просто имя – должен же кто-то возглавлять партию.

– Я голосую уже сорок лет, – сказал мужчина. – И кандидата всегда зовут Мэтти Мэгони. Может, там разные люди, но имя у них одинаковое. Я не знаю, кто это, девочка. Честно тебе скажу. Знаю только одно – я всегда голосую за демократов.

Обратный путь по реке Гудзон при лунном свете запомнился фейерверками, которые запускали мужчины. Дети обгорели на солнце, капризничали, их тошнило. Нили заснул у мамы на коленях. Фрэнси сидела на палубе и слушала, как разговаривают мама с папой.

– Ты, случайно, не знаешь сержанта Майкла Макшейна? – спросила Кэти.

– Слышал о нем. Его называют «Честный полицейский». Партия его ценит. Не удивлюсь, если его выдвинут в депутаты.

Мужчина, сидевший рядом, наклонился и коснулся рукой плеча Джонни.

– Но у комиссара полиции больше шансов, приятель, – сказал он.

– А что он за человек, этот Макшейн? – спросила Кэти.

– Он как будто из романа Элджера. Приехал из Ирландии двадцать пять лет назад с рюкзаком за плечами. Работал охранником в доке, по вечерам учился и вышел в люди. Продолжил учиться, сдал экзамены и дослужился до сержанта, – ответил Джонни.

– Наверное, жена у него из образованных, помогала ему?

– Представь себе, нет. Сразу после приезда он поселился в одной ирландской семье, жил в ней, пока не встал на ноги. В этой семье была дочка, она вышла за какого-то бродягу, тот ее бросил во время медового месяца, потом его убили в драке. А девушка ждала ребенка, и попробуй, докажи соседям, что он от законного мужа. Семье позора не миновать, и тут мистер Макшейн женится на ней и дает ребенку свое имя. В благодарность за то, что для него сделала эта семья. Брак не по любви, конечно, но он к жене очень хорошо относится, как я слышал.

– А общие дети у них есть?

– Четырнадцать, я слыхал.

– Четырнадцать!

– Но в живых остались только четверо. Остальные умерли совсем маленькими. Вроде как от туберкулеза. Передался им по наследству от матери. Да, пришлось ему хлебнуть на своем веку, – задумчиво подытожил Джонни. – Он хороший человек.

– Жена у него жива?

– Жива, но сильно болеет. Недолго ей жить осталось.

– Ну, такие могут долго протянуть.

– Кэти! – Джонни возмутился реплике жены.

– А что Кэти! Я не виню ее за то, что она вышла замуж за бродягу и родила от него ребенка. Это ее право! Но я виню ее за то, что она не лечилась. Почему она перекладывает свои проблемы на хорошего человека?

– Нет смысла это обсуждать.

– Надеюсь, она умрет, и скоро.

– Тише, Кэти.

– Да, надеюсь. Тогда он сможет жениться снова – на полной сил, здоровой женщине, которая родит ему здоровых детей. На это имеет право любой хороший человек.

Джонни промолчал. В душе у Фрэнси, пока она слушала этот разговор, росла тревога, которой она не могла найти объяснения. Она встала с места, подошла к папе, взяла его руку и сильно сжала. Джонни широко открыл глаза от удивления. Он притянул дочь к себе, крепко обнял. Но сказал только: