Они ведь больше не путешественники без багажа, как прежде, и им уже не по двадцать лет. У каждого есть опыт, они многое пережили, выстрадали друг без друга. Один без другого они потеряли себя.

Они даже пытались полюбить кого-то другого, но…

Теперь с этим покончено.

Она все ему объяснит. Прямо сейчас. И начнет с того, что назовет настоящую причину, почему тогда в Нью-Йорке не пришла к нему на свидание. Еще Габриель собиралась рассказать Мартену о своих любовниках и о странном ощущении, которое всегда в ней присутствовало, начиная с юных лет. Ей почему-то казалось, будто она всего лишь приманка, жертва, ее заставляют принимать участие в игре, в какой она не хочет участвовать и всегда проигрывает. Сначала был период, когда мужчинам Габриель говорила «нет». Это длилось долго. Потом она чаще говорила «да». Мартен поймет ее…

Сейчас они лежали в объятиях друг друга, ее защита рухнула в тот же момент, что и его. Отныне она стала им не нужна, потому что теперь у них появилась любовь. Отныне ничто не могло помешать их счастью.

За исключением, может…

– Добрый вечер, Габриель.

Она подпрыгнула от неожиданности. В темноте, при свете лампочки в форме факела, из темноты проступило лицо Арчибальда.

– Что ты здесь делаешь?

– Нам нужно закончить вчерашний разговор.

– Только не сейчас.

– Я думаю, либо сейчас, либо никогда.

– Почему?

– Я объясню.

– Нет! Уходи! – воскликнула Габриель, отталкивая его. – У меня Мартен.

– Да, – сказал он, присаживаясь на диванчик.

Она растерялась, не зная, что предпринять, и произнесла:

– Прошу тебя, не порть мне этот вечер!

– У тебя на руках все козыри, Габриель. Если он хочет арестовать меня здесь, я не стану сопротивляться. Выбирай сама, что тебе больше нравится: в последний раз поговорить со своим отцом или отправить его за решетку доживать свой век.

– Но где мы можем поговорить?

– У меня есть хорошая идея. – Арчибальд указал на гидросамолет.

– Почему ты заставляешь меня выбирать между тобой и Мартеном?

– Потому что жить – значит, каждый раз делать выбор, Габриель. Уверен, ты это знаешь…

Она стояла в нерешительности, в ужасе от мысли, на что ей придется пойти ради отца, затем поспешила в дом и спустилась в погреб. Услышав ее шаги по лестнице, Мартен крикнул:

– Я еле нашел эту бутылку!

Он как раз закрывал холодильную камеру для вина, когда в проеме двери показалась голова Габриель.

– Прости меня, любимый…

– Что?

Мартен даже не успел сообразить, что происходит, как она повернула ключ и закрыла его в погребе.

– Прости, прости… – повторяла Габриель срывающимся голосом, возвращаясь к Арчибальду.

Любить кого-то – это значит распотрошить его целиком, до глубины души, и таким образом дать ему понять – вынимая из него душу – насколько она у него большая, бездонная и чистая. Мы все страдаем от этого: от того, что нас недостаточно выпотрошили. Мучаемся, что нашим скрытым потенциалом никто не хочет воспользоваться, хотя бы ради того, чтоб заставить нас самих обнаружить его в себе.

Кристиан Бобэн

Большой круглый фюзеляж и толстые поплавки вместо колес делали гидросамолет похожим на пеликана. Арчибальд надел очки с тонкими стеклами для защиты от ветра и сел в кресло пилота, в то время как Габриель молча проводила обычный перед вылетом контроль работы систем. Он завел мотор, дал ему некоторое время поработать на низких оборотах, чтобы самому привыкнуть к самолету и чтобы винт при запуске не слишком поднимал волну на поверхности и не раскачивал самолет.

Прозрачное ночное небо не вызывало опасений, но резкий бриз и волнение на воде требовали соблюдать осторожность при маневрировании, чтобы аккуратно развернуть машину носом навстречу ветру. Арчибальд не спеша отвел самолет от понтона, надеясь найти просторное место для взлета, где водная гладь была бы более спокойной. Он прищурился, внимательно всматриваясь в темноту, чтобы случайно не задеть кусок дерева или другой плавучий мусор на поверхности воды и не повредить поплавки. Пока двигатель постепенно набирал обороты, Арчибальд опустил закрылки и штурвал, постепенно выправляя поплавки, о которые ритмично бились волны. Тогда он стал сильнее отжимать газ, и самолет грациозно заскользил по поверхности океана, как на воздушной подушке, рассекая волны и веером распуская фонтаны брызг по бокам.

Вскоре он оторвался от воды, набрал высоту, перелетел downtown и скопление небоскребов внизу, потом Бэй-Брижд и Angel Island, после чего взял курс на юг.

Мартен, оставшись в погребе босиком и в одних трусах, был вне себя от ярости. Здесь не было окон, а единственный выход – железную дверь наверх, Габриель закрыла на ключ с противоположной стороны. Он трижды пробовал вышибить ее плечом, но ничего не добился.

Габриель унизила и оскорбила его в очередной раз. Сначала заставила его раздеться донага, обезоружив и вынудив его снять защиту, расслабиться, и только ради того, чтобы предать его. И всего-то пять минут спустя после того, как отдалась ему.

Мартен ничего не понимал. Он бы и не понял никогда. К страданиям и страху теперь примешалась ненависть.

В бешенстве он схватил бутылку бордо и швырнул ее в железную дверь.

«Сессна» вышла на крейсерскую скорость. Остался позади Кармель, впереди на берегу залива маячили огни города Монтерей. Под ними, между лесным массивом Лос-Патрес и отвесными скалами, извивалась живописной лентой дорога, то спускаясь к самому океану, то углубляясь в дикие каменистые джунгли.

Во время полета Габриель не проронила ни слова, сосредоточившись на показаниях приборов, молча помогая отцу в управлении самолетом. Похититель картин уверенно чувствовал себя за штурвалом, получая наслаждение от управления машиной, чувствуя свое единство с серпантином, петляющим в нескольких десятках метров под ними, вдоль крутого скалистого берега. Иногда Арчибальд посматривал вниз, представляя себе серых китов в толще воды, мигрирующих в полной тишине от Аляски в сторону Мексики, чтобы в более мягком климате и теплых водах заняться продолжением рода. Мысли Габриель были заняты только Мартеном…

На подлете к Сан-Симеону Арчибальд сбавил скорость, и самолет стал снижаться. Габриель знала, что ветер постоянно меняет направление, и в таких условиях надо быть очень осторожным при посадке. Арчибальд слегка приподнял нос машины, чтобы приводниться точно в маленькой бухточке. Ночь была черна, небо усыпано звездами, а луна светила серебряным светом, из-за этого самолет отражался в воде, как в зеркале, и было трудно определить его высоту над поверхностью океана. Обман зрения, однако, не помешал Арчибальду мягко посадить машину на воду.