я проходил мимо ряда кабинок к белеющим вдали писсуарам, одна из дверок взяла и открылась с противным скрежетом. Я автоматически глянул внутрь и обнаружил там Жменю Тимофей-Андреича, сидящего верхом на унитазе и истекающего кровью… Крепко зажмурил глаза (один раз помогло, подумал я, глядишь и снова прокатит), нет, не помогло — Жменя остался на своём месте, пластмассовая ручка ножа так и продолжила торчать у него из подреберья.

Окей, подумал я, не хотите по-хорошему, будем по-плохому… сделал свои дела у писсуара (по-прежнему ни одного человека сюда не зашло), вернулся к распахнутой кабинке. Зажмурил глаза ещё раз и одновременно ущипнул себя за руку… крепко так ущипнул. Открыл глаза — кабинка оказалась пустой… ну и слава богу, подумал я и направился нетвёрдой походкой к выходу. А когда уже взялся на ручку, двери тут внутрь открывались, сзади раздался скрипучий голос:

— Куда это ты, блять, собрался, Антоша?

Гол, х..й, штанга

Гол, х..й, штанга

Сердце у меня остановилось и провалилось куда-то в брюшную полость… оборачиваться я не стал, а просто дёрнул ручку на себя и вывалился в фойе, обливаясь холодным потом.

— Вот она и пришла, Антоша, — всплыло из подсознания левое полушарие, — паранойя… как уж там Носков-то пел — «вот она пришла, как паранойя»…

— «В грудь попал заряд любви, все в отрыв», — с готовностью подхватило правое.

— Кончайте сарказмировать, — сказал я им обоим, — а лучше посоветуйте, что-нибудь.

— А что тут посоветуешь, дорогуша, — продолжило издеваться левое, — только идти и сдаваться в дурку, так это ты и без нас знаешь.

— Ненене, — притормозило его правое, — есть ещё один вариант объяснения всей этой чертовщины…

— И какой же? — осведомился я.

— Сбой в Матрице… смотрел, поди, трилогию братьев Вачовских?

— То есть ты хочешь сказать, — собрался с мыслями я, — что всё это вокруг как бы нарисованное? А живой человек тут один я?

— Ну не так уж радикально — может и ещё пара-тройка живых имеется, но остальная масса да, картонная декорация.

— Мысль интересная, — сказал я им обоим, — ещё какие-то предположения будут?

Но разговорчивые обычно полушария закрыли рты на замки.

— Тогда брысь обратно, где сидели, а я думать буду…

И я вернулся к Крамарову, Марине и Лиле, они там довольно оживлённо обменивались мнениями насчёт матча и околоматчевых вопросов.

— А Леонид Ильич-то убыл, — просветила меня Марина, — пять минут назад вместе с Подгорным. Один Косыгин остался.

— Может случилось чего с ним — вяло ответил я, — человек немолодой, всякое бывает…

— Или срочные государственные дела возникли, — подхватил Крамаров.

— А что там со счётом? — спросил я, — мне отсюда табло не видно.

— Наши ведут 5:3, — откликнулась Лиля, — так что ближе всего к победе Савик (это она так Савелия что ли сократила, подумал я), правильно, Савик?

Савик ничего отвечать на это не стал, а просто кивнул. Ответил вместо него я:

— А если матч так вот и закончится, и никто из нас не угадает — как мы будем победителя определять?

— Очень просто, — это Марина вклинилась, — кто ближе всего к этому счёту будет, тот и победил.

— А ты-то сама что же в споре не участвуешь? — подколола её Лиля.

— Я в хоккее плохо разбираюсь, — честно ответила Марина, — поэтому и не лезу в эти дела.

А тем временем начался третий период. Начался с того, что Эспозито заколотил фантастическую банку Третьяку — Лутченко с Цыганковым прозевали его выход к воротам.

— О, теперь точно мой прогноз сбывается, — обрадовался Крамаров, — обычно-то мне в них не везёт, в прогнозах, но сегодня может случиться исключение.

— А какие, например, твои прогнозы не сбылись? — заинтересовался я.

— Ну вот сам смотри, — тут же отреагировал он, — был я совсем недавно на Олимпиаде…

— В Германии? — уточнила Марина.

— Да, в Мюнхене, послали меня в составе группы артистов… ну поддержать наших спортсменов.

— Круто, че, — сказал я, — Валерий Борзов, Василий Алексеев, Иван Едешко…

— Да, всех их видел, — подтвердил Савелий, — ну и думал, что это будет самая счастливая поездка в моей жизни…

— А на деле что случилось?

— Теракт случился, чего — про захват израильской делегации слышал?

— Конечно слышал, — ответил я, — и чего, концерты отменили?

— Нет, все концерты я провёл, но настроение испортилось абсолютно… и немецкие спецслужбы будто назло всё через жопу сделали.

— Да, грустная история, — согласился я, — о, а канадцы-то счёт сравняли, теперь у нас Лиля в лидеры выходит.

Курнуайе добил шайбу после броска Эспозито, за воротами загорелся красный фонарь.

— Ничего, — добавил я, — ещё шесть минут до сирены, глядишь и мой счёт нарисуется.

А Крамаров продолжил про Олимпиаду:

— Нас не пустили на панихиду по убитым спортсменам, как я ни просил…

— А почему? — зачем-то уточнил я, хотя это и так было понятно.

— Сказали, что у СССР сложные отношения с Израилем, поэтому есть мнение, что ходить туда не следует.

— Ясно… — ответил я, — но террористов же тоже всех убили?

— Убили, — невесело вздохнул он, — но радости от этого не прибавилось. Смотри-смотри, один на один канадец выходит, — переключился он на менее печальную тему.

— Мимо, — констатировал я, — две минуты до конца…

— Я побеждаю, — сказала Лиля с победоносным видом.

— Не говори «гоп», — ответил я, — пока не перепрыгнешь.

— А когда можно говорить «гоп»?

— После финальной сирены.

На площадке тем временем творились натуральные Содом с Гоморрой — Паризе запугивал судью, тренер канадцев Иглсон пытался пробиться в судейскую комнату, милиционеры его не пускали, а один из Маховличей клюшкой отгонял ментов от тренера. И венцом всего этого была драка Мишакова с Жильбером. Один на один, остальные не вмешивались — закончилось всё вничью. Мишаков ещё после этого сбросил шлем и перчатки и жестом позвал Жильбера продолжить, но тот отказался.

— Жидковат парень, — сказала Лиля, — против нашего Мишакова не попрёшь.

— Однако страсти-то накаляются, время идёт, а результат в нашу пользу, — заметил я. — Сейчас всё