– От двадцати до сорока!

– Как это? – удивился Тайво Рунно.

– Она – молодая, а может быть, – Кабыстов сделал характерный жест, – просто моложавая...

Кабыстов и следователь с минуту молча разглядывали друг друга, потом оба синхронно взглянули на мопсиху, – та недовольно заворчала и повернулась к ним задом с висящей складочками кожей.

В палисаднике у дома Кабыстова цвели пионы и звенели комары.

– А если я покажу их вам?... – неожиданно предложил следователь.

– И блондинку, и машину?... Но я не запомнил номеров, – покачал головой Кабыстов. – Кажется, там были цифры девять и шесть... Нет, не помню! Не уверен, понимаете, она очень быстро уехала.

– Мы завтра подъедем к одному дому, хорошо?...

– Ну, давайте. – Кабыстов надул худые небритые щеки и затем выпустил воздух – щеки опали.

– Что?...

– Худые моложавые блондинки – не бог весть как, но... напоминают друг друга, – хмыкнул пенсионер. – Я не обещаю узнать ее!

– Вы раньше следователем не работали? – Тайво Рунно удивленно почесал нос и улыбнулся.

– Вот он работал, – кивнул на мопса Кабыстов, – точней, она!.. Да, Джульеттка?...

Мопсиха улыбнулась и показала кончик языка.

«Кокетка», – про себя поразился Рунно.

И назавтра на улице Маринеску стояла полицейская машина с голубой полосой на боку. Тайво Рунно не счел нужным придерживаться излишней конспирации. И за полчаса они увидели двух блондинок, очень похожих на ту, что описал вчера Кабыстов.

– Кто это?! – присвистнул пенсионер Кабыстов. – Они похожи...

– Мать и дочь... Вы их узнали?...

Кабыстов кивнул.

– А машина?

Кабыстов пожал плечами...

Дознаватель дорожной полиции Ингвар был первым должностным лицом, появившимся на месте происшествия, когда Хелин Рейтель сбила бывшего военнослужащего Котова И. С. в августе прошлого года на углу улиц Глинки и Айвазовского.

– ...все это записано в протоколе! – закончил он и достал сигареты.

– А свидетели наезда на Илью Станиславовича Котова есть?...

Дознаватель Ингвар покачал головой:

– К сожалению, нет.

– Как это?... Было ведь не поздно.

– Такое бывает, – пожал плечами тот.

– Вы задержали Хелин Рейтель?... Она пыталась уехать с места происшествия?

– У Хелин Рейтель спустило колесо, – хмыкнул дознаватель.

– Да?... – удивился Тайво Рунно и пошевелил усами. – Хорошо. Ингвар, а вам ничего не показалось странным?...

– Ну, нет. Обычный наезд... Этот Котов не должен был погибнуть. Неудачно упал и расшибся, я бы сказал...

– Если что-то вспомните, звоните, – дважды напомнил Тайво Рунно.

Ингвар кивнул и позвонил вечером.

– Знаете что... мне показались скобки на зубах у тридцатипятилетней дамы... несколько неуместными, – медленно сказал он в трубку. – Ну, вы понимаете?...

– У Хелин Рейтель были на зубах – скобки?... – поперхнулся следователь.

– Для выравнивания зубов, ну, как у моей дочери, – дознаватель хмыкнул. – Я еще удивился, но знаете, мало ли что бывает на свете.

– И не говорите! – живо откликнулся Тайво Рунно.

Через час в кабинете у комиссара Гунара Шинна.

– А слабость доказательной базы?... – прикуривая одну трубку от другой, нервно переспрашивал комиссар Шинн у своего подчиненного.

Следователь четный раз доказывал, что слабости доказательной базы тут нет, есть факты и очень серьезные свидетели – пенсионер Кабыстов В. И., мопс Джульетта и дознаватель дорожной полиции Ингвар.

– Скончались пятеро мужчин детородного возраста и одна массажистка, и почти везде фигурировала неопознанная иномарка с похожими приметами.

Комиссар прикурил третью трубку от второй и на минуту замолчал... Две выкуренные трубки крест-накрест лежали на краю его стола.

– А Лев Сенобабин, – вдруг вспомнил он. – Так и не нашелся?...

– Прячется где-то, – пожал плечами Тайво Рунно. – Но он как бомж – очень ненадежный свидетель.

– Тогда лучше его не искать, – задумчиво распорядился комиссар Шинн. – Не ищите больше!

Воскресенье.

– Маленькая грязная дрянь, тебя снова не было всю ночь? – сквозь зубы прошипела Хелин. – Где тебя носило?...

Мать и дочь переглянулись.

– Ненавижу, – беззвучно пробормотала Деспина и, хлопнув дверью, выбежала на улицу. «Папа влюбился в феечкуиз цветочного магазина... Если мама узнает, она ему устроит райскую жизнь!» – увидев машину отца, подумала она.

Рейтель покосился на вьющийся плющ, на дочь, бегущую к калитке, потом на жену, гневно грозящую кулаком из окна, и дал по газам... Он любил бесцельно ездить; а еще он любил слушать ветер, лежа в траве...

Мимо с лязганьем пронесся ржавый «Линкольн» без верха – с негром-водителем и толстухой в качестве пассажирки.

– «Море-море, мир бездонный!..» – донеслось оттуда.

«Меня не любят, – подумал Рейтель. – Ну и что?... Почему, интересно, меня должны любить?...

Потому что хочется! – ответил он себе. – Итак, все, наконец, скатилось к той грани, за которой – вакуум... Физиологически я уже не могу жить с Хелин... У нас друг на друга что-то вроде аллергии... Вот только развестись в нашем случае достаточно проблематично...»

«Они от меня не уйдут!» – твердил Лео Мозес, настигая беглецов по маячку, который был на его мотоцикле. Он остановился в чистом поле и прислушался... Хаверь и Лихута должны были быть где-то здесь, но вокруг стояла такая тишина... что у Мозеса зашевелились волосы, и он со страху позвонил жене.

– Ты скоро вернешься, Нахал? – весело спросила Хэльга. – Марк соскучился, спрашивает: где папа, где папа...

– Я не вернусь, пока не найду их, – проворчал Мозес и прервал разговор.

На огромном рапсовом поле по обе стороны от дороги трещали мириады сверчков, на небе покачивалась оранжевая луна размером с большую тыкву...

«Не давать спать, и человек сойдет с ума – реальность и сон перемешаются навсегда в его голове. Вроде бы такие опыты проводились в концлагерях», – Мозес вспомнил, сжав кулаки, как провел один такой отдельно взятый опыт над своими пленниками Хаверем и Лихутой, не давая им спать в собственном подвале.

Измененное сознание этих двоих в итоге сыграло очень злую шутку с самим Нахалом – его пленники бесследно исчезли, несмотря на то, что начисто не помнили – кто они?...