Оба пошли дальше, настороженно поглядывая на бойницы и зубцы стен. Через полсотни шагов учуяли третий труп. Еще чуть подальше тропа привела в густую сосновую рощу, примыкавшую к подъемному мосту. Там человек пять с луками и арбалетами меткой стрельбой по стенам оберегали тех, кто под прикрытием огромного деревянного щита на колесах заваливал ров маленькой крепости землей, камнями и связками хвороста. Здесь работали и христиане, и мусульмане, а в самых опасных местах – пленные мавры и крестьяне, согнанные из окрестных деревень.

Командовавший ими Йенего Тельес – худощавый и меланхолично-спокойный – направился навстречу начальству. На шлеме у него красовалась вмятина, один глаз был наполовину скрыт лиловым кровоподтеком, левая рука висела плетью, и вдобавок он немного прихрамывал.

– Здесь все по-прежнему, Сиди. – Он показал на пустые стены над воротами. – Мы их заставили прижать уши, а хвост – поджать. Но этот ров проклятущий заполнить – все равно что море вычерпать…

– Не важно. Главное – чтобы они думали, будто нам это под силу.

– Еще бы им не думать. Время от времени высовываются из-за стен и стреляют почем зря… – Он показал на собственные отметины. – Но нашим и горюшка мало.

Йенего смотрел на свою поврежденную руку так, словно она не имела к нему отношения. Руй Диас показал на кровоподтек:

– А это откуда?

– Камнем засветили. Шлем свое дело сделал, принял основной удар на себя, но кое-что и мне досталось. А когда упал, зашиб еще руку и ногу.

– Сильно?

– Да нет.

Руй Диас оглядел стрелков – двоих арбалетчиков-христиан и четверых мусульман из Сарагосы с луками из мореного вяза. Они сидели на корточках меж сосен, положив свое оружие и стрелы на землю. Внимательно наблюдали за стеной и, как только замечали там какое-нибудь шевеление, хватали оружие и метко стреляли вверх. Действовали очень слаженно, спокойно, уверенно и без суеты, наметанным глазом определяли и показывали друг другу возможные цели. Немудрено – это были лучшие из лучших.

– А о тех известно что-нибудь?

Йенего посмотрел на север – туда, где меж нижних ветвей сосен виднелись серые и коричневатые отроги сьерры Гуара. Ордоньес пожал плечами, а Руй Диас покачал головой:

– Пока ничего. Стоят как стояли.

– Считаешь, они стронутся?

– Пока лишь наблюдают. Осажденные вчера ночью послали к ним гонца, но наши перехватили. Принесли мне письмо, что нашли при нем.

– И что там?

– Что у них мало людей и на исходе припасы. И что, если не придут к ним на выручку, больше двух дней продержаться не смогут.

– И очень даже просто, – сказал Ордоньес.

Тельес все глядел на север.

– Если только те не очнутся и не явятся сюда, – сказал он озабоченно.

– Не думаю. – Ордоньес сплюнул и поскреб бороду. – Им мало дела до этого места. Ты как считаешь, Руй?

– Не знаю.

– Для них важен только Монсон.

– Может, и так.

Втроем они прошли до опушки сосновой рощи, откуда лучше было видно местность. Линия горизонта, искрясь в солнечных лучах, слепила глаза, однако между Пьедра-Альта и горной грядой можно было разглядеть на холмистом, поросшем лесом пространстве палатки арагонско-наваррского войска – до него было не более лиги.

– Любопытно, там ли король Санчо?

– И этого не знаю, – отвечал Руй Диас.

Отвечал задумчиво, вглядываясь в даль сощуренными глазами и напряженно соображая. Снова начал мысленно передвигать по доске шахматные фигурки – с той лишь разницей, что в случае проигрыша белые или черные пешки и слоны с ферзями не вернутся в коробку ждать следующей партии, а рассыпятся по долине, спасаясь бегством от неприятельской конницы, которая будет гнаться за ними, преследуя до полного уничтожения.

Король Санчо Рамирес пообещал, что не допустит, чтобы Руй Диас дошел до Монсона, и палатки эти означали, что он свое слово держит или, по крайней мере, намеревается сдержать. Стало известно и что к нему из Лериды идут люди эмира Мундира. И если произойдет соединенье, то справиться с этим многочисленным войском, имея лишь тысячу пехотинцев и пятьсот конников, едва ли удастся. Мутаман обещал при первой возможности прислать из Сарагосы подкрепления, но Руй Диас знал: к тому времени все уже будет решено. Так или иначе, но – решено.

– Нам надо поторапливаться, – сказал он, снова взглянув туда, где воины продолжали заваливать ров фашинами.

– Мы к штурму пока не готовы, – возразил Тельес.

– Я не об этом… Мы это делаем напоказ, чтобы устрашить защитников крепости. Тем паче что они знают – их гонец не добрался до цели: утром мы перекинули через стену его голову с их посланием во рту.

– И еще знают, что, если мы возьмем крепость с бою, пощады не будет никому, – заметил Диего Ордоньес. – Всех перережем.

Как же иначе? Таковы обычаи. Если крепость сдавалась на милость победителя, гарнизону могли сохранить жизнь и часть имущества, но если брали приступом, то разграбляли дочиста, защитников истребляли поголовно или, в лучшем случае, уводили в рабство. В Пьедра-Альта имелась сотня мавров, не знающих толком, кому из братьев хранить верность – эмиру Сарагосы или эмиру Лериды, – и еще два раза по столько женщин, стариков, детей, окрестных крестьян, сбежавших под защиту крепостных стен, – итого, круглым счетом, триста голодных ртов, продовольствия же – мало, а желания защищаться – еще меньше. Вся надежда – только на войско, разбившее лагерь в лиге отсюда, однако никто не поручится, что оно стронется с места. И время работает против осажденных.

– Вечером предложим открыть ворота, – сказал Руй Диас. – Пообещаем сохранить жизнь и имущество.

– Ах вот, значит, как?! – возмутился Диего Ордоньес. – По-доброму, значит, с ними? И даже не потребовать возмещения за то, что они сопротивлялись?!

– Обойдемся… Мы торопимся, и цель у нас другая – Монсон.

Ордоньес, скребя бороду, скривился. Ему это не понравилось – он жизни себе не представлял без резни и грабежа. Этот вскормленный войной зверь находил отраду в том, чтобы жечь дома, ступать по трупам и тащить добычу. Только тогда он чувствовал себя в своей стихии.

– Ручаюсь, что сдадутся, – мрачно напророчил он. – Здешние мавры – слабаки. Навоз.

Как и ожидалось, еще до захода солнца защитники крепости согласились на переговоры.

Вслед за тем Фелес Гормас затрубил в рог. Ему ответила мавританская труба, и на дозорной башне, возвышавшейся над рвом локтей на десять, появились несколько человек. Их было шестеро – все в кольчугах, кожаных нагрудниках, в тюрбанах, обмотанных вокруг шлемов, – и под знаменем алькальда крепости. Тучный, седобородый, в чешуйчатых стальных латах, он выделялся среди прочих. Руй Диас знал, кто это, – Абу Кумес, вероотступник родом из Астурии. Он не слыл неустрашимым военачальником, а верность тому или иному государю хранил сообразно обстоятельствам.