– Мне кажется, Том, – говорил он, – что все дело в его ранении. Он очень трудно, болезненно переживал свое увечье. И оно лишь высветило темную сторону его характера. Как будто, кроме него, никто и никогда не получал такой раны!

Но с Акселем Джордахом он всецело разделял одну идею. Немецкий народ, по его твердому убеждению, сильно страдает от своего ребячества, и развязать войну ему ничего не стоит. «Как только заиграет военный оркестр, они начинают маршировать. Что привлекательного в этом? – искренне удивлялся он. – Ползать по грязи, когда фельдфебель орет на тебя как безумный, спать под холодным дождем, вместо удобной теплой кровати с женой, допускать, чтобы по тебе палили из ружей совершенно чужие люди, и потом считать себя счастливыми, если доживут в своем поношенном мундире до старости, когда под рукой не окажется даже ночного горшка, чтобы помочиться? Ну, война хороша для крупных промышленников, таких, как Крупп, которые делают пушки и спускают на воду военные корабли, но маленькому человеку что она, такая война, дает? – Он пожимал плечами. – Возьмите Сталинград, на кой черт он кому сдался? – Несмотря на то что дядя Гарольд был немцем, немцем до мозга костей, он старался избегать всех немецко-американских движений. – У меня нет ни на кого зуба! – убеждал он всех. Ему нравилось быть таким, каким он был, и его нельзя было ничем заманить в любую ассоциацию, которая могла, по его мнению, лишь скомпрометировать его. – У меня нет ни на кого зуба, – убеждал он всех. – Ни на поляков, ни на французов, ни на англичан, ни на евреев, ни на кого, даже на русских. Любой желающий может прийти ко мне и купить автомобиль или десять галлонов бензина на моей бензоколонке и если к тому же он платит мне настоящими американскими долларами, то такой человек – мой друг».

Томас тихо и безмятежно жил в доме дяди Гарольда, строго соблюдая все установленные в нем правила, но жил так, как ему хотелось. Иногда его раздражали придирки главы семьи, которому не нравилось, если Томасу вдруг приходила в голову мысль отдохнуть несколько минут на работе, расслабиться. Но он, конечно, был ему очень благодарен за священное убежище, предоставленное ему. Убежище, правда, временное. Том знал, что рано или поздно он покинет этот гостеприимный дом. Но пока спешить было некуда.

Он хотел было уже запустить руку в пакет за вторым сэндвичем, как вдруг увидел «шеви» 1938 года выпуска, принадлежащий двум девочкам-близнецам. Машина приближалась. Она, сделав поворот, подкатила к бензоколонке. Томас увидел, что в ней сидит только одна из двойняшек. Он так и не мог разобрать, кто именно: то ли Этель, то ли Эдна. Он их трахнул обеих, как и большинство его сверстников в городке, но до сих пор их постоянно путал.

«Шеви», чихая мотором и ужасно скрипя, остановился. Родители девочек просто купались в деньгах, но они твердо считали, что старый автомобиль вполне подходит двум шестнадцатилетним девчонкам, которые пока за всю свою недолгую жизнь еще не заработали ни цента сами.

– Привет, близняшка, – сказал Том, чтобы не ошибиться и не попасть впросак.

– Привет, Том!

Двойняшки – привлекательные, отлично загоревшие шатенки с прямыми волосами и маленькими, пухленькими, плотно обтянутыми узкими брючками попками. Если бы только не знать, что они переспали со всеми парнями в городе, то можно было бы с удовольствием появиться с ними где угодно.

– Ну-ка назови меня по имени, – сказала, поддразнивая его, девушка.

– Ах, да ладно тебе, – лениво ответил Том.

– Если не назовешь меня по имени, – настаивала на своем девочка, – то я поеду на другую бензоколонку, заправлюсь там.

– Можешь ехать, подумаешь! – равнодушно сказал Том. – Деньги все равно не мои, дядюшки.

– А я хотела пригласить тебя на вечеринку, – сказала близняшка. – Сегодня вечером мы собираемся поехать на озеро, приготовили хот-доги на всю компанию, купили три ящика пива. Но никуда я не стану тебя приглашать, если не скажешь, как меня зовут.

Том широко улыбался, стараясь выиграть время. Он смотрел на «шеви» с открытым верхом. Судя по всему, девушка ехала купаться. На сиденье лежал белый купальник.

– Я просто подтрунивал над тобой, Этель, – сказал он, быстро сообразив, что перед ним именно она, так как у Этель белый купальник, а у Эдны, насколько он помнил, голубой. – Я отлично знал, что это ты.

– Ладно, налей три галлона, – сказала Этель. – За то, что верно догадался.

– Я и не догадывался, для чего мне это? – сказал он, снимая пистолет с крючка. – Твой образ навечно отложился у меня в памяти!

– Что-то не верится, – сказала Этель. Она, разглядывая гараж, недовольно сморщила носик. – В какой ветхой развалюхе тебе приходится работать, – пожалела она его. – Могу поспорить: такой, как ты, парень вполне может найти для себя работу получше. Стоит только поискать. Например, в офисе.

Когда он познакомился с ней, он рассказал, что ему девятнадцать, что он закончил среднюю школу. Однажды в воскресенье вечером она сама подошла к нему на берегу озера, после того как минут пятнадцать он выкаблучивался на трамплине для прыжков в воду. Они разговорились.

– Мне здесь очень нравится, – сказал он тогда. – Я такой человек, большой любитель природы. Терпеть не могу сидеть дома.

– Разве я этого не вижу? – фыркнула она. Они трахнулись в лесу, прямо на земле, на одеяле, которое она всегда возила с собой в багажнике. Он так же трахнул ее сестру Эдну, на том же месте и на том же одеяле, хотя свои сексуальные подвиги он совершал в разные вечера. Близняшки, как и все в их семье, были пропитаны духом дележа, причем дележа равного, чтобы никого не обидеть. Конечно, в основном только из-за них, этих смазливых девочек, Том торчал в этом Элизиуме и работал в ветхом гараже своего дяди. Интересно, что же он будет делать зимой, когда все леса в округе будут завалены глубоким снегом?

Он завернул крышку бензобака, повесил на крючок пистолет. Этель протянула ему доллар, но талонов на бензин у нее не оказалось.

– А где же талоны?

– Ты удивлен, конечно, удивлен, – сказала она, улыбаясь. – Все вышли!

– Нет, они должны быть у тебя.

Этель обиженно надула губки:

– И это после того, что мы сделали друг для друга? Неужели ты думаешь, что Клеопатра требовала за свои услуги от Антония талоны на бензин?

– Но она не покупала у него бензин, – возразил Том.

– Какая разница? – не унималась обиженная Этель. – Мой старик приобретает талоны у твоего дяди. Из одного кармана – в другой. К тому же не забывай, идет война!

– Война закончилась.

– Да, но только что.

– Ладно, прощаю, – сказал Том. – Только потому, что ты красивая девушка.

– Ты считаешь, что я красивее Эдны? – спросила она.

– На все сто процентов!

– Я передам ей твои слова.

– Для чего? Для чего обижать людей, какой смысл? – возразил он. Ему совсем не нравилась идея сократить свой гарем наполовину из-за такого абсолютно ненужного обмена информацией.