оправдан и отомщен. (4) На следующий день слушалось дело Галитты, виновной в прелюбодеянии. Она была замужем за военным трибуном, намеревавшимся искать магистратур5, и запятнала свое и мужнино достоинство любовью к центуриону. Муж написал наместнику провинции, а тот цезарю. (5) Цезарь, взвесив все доказательства, центуриона разжаловал и даже выслал6. Оставалось наказать другую сторону: такое преступление можно совершить только вдвоем. Муж, хотя его и порицали за долготерпение, медлил по любви к жене и даже после явного прелюбодеяния держал ее дома, словно довольствуясь тем, что соперник убран7. (6) Его убедили довести дело до конца, и он против воли довел его. Осудить ее было неизбежно, если даже обвинитель и не хотел этого, она осуждена и наказана по Юлиеву закону8. Цезарь присовокупил к приговору имя центуриона и памятку о нарушении военной дисциплины, дабы не считали, что в случаях подобного рода следует обращаться непосредственно к нему.

(7) В третий день разбиралось дело (о нем много говорили, и о нем шли разные слухи) о завещании Юлия Тирона: в одной части своей оно было несомненно подлинным, о другой говорили, что она поддельная. (8) Обвиняли в этом преступлении Семпрония Сенециона, римского всадника, и Эвритма, цезарева отпущенника и прокуратора. Наследники, когда цезарь был в Дакии, написали ему сообща письмо, прося произвести расследование9. (9) Он произвел его; вернувшись, назначил день и, когда некоторые наследники, как бы из уважения к Эвритму, решили отказаться от обвинения, произнес прекрасные слова: «Ни он не Поликлет10, ни я не Нерон». Он согласился только на просьбу об отсрочке и по истечении срока приступил к слушанию дела. (10) От наследников явилось только два человека; они требовали принудительной явки всех наследников, ибо донос был сделан всеми, или разрешения себе бросить это дело11. (11) Цезарь произнес речь, полную достоинства и очень уместную. Когда же адвокат Сенециона и Эвритма сказал, что обвиняемые остаются под подозрением, если их не выслушают, воскликнул: «мне нет дела, остаются ли они под подозрением; остаюсь я». (12) И обернувшись к нам: «ἐπιστήσατε[48], что я должен сделать: эти ведь будут жаловаться, что им разрешено было не обвинять». И затем по решению совета велел объявить всем наследникам, чтобы они или продолжали дело, или же привели каждый убедительные причины отказа. В противном случае он обвинит их в клевете.

(13) Ты видишь, в каких важных и серьезных делах проводим мы день; отдых после них был приятнейший. Нас ежедневно приглашали к обеду – для принцепса скромному; иногда мы слушали музыку и декламации, иногда ночь проходила в приятнейшей беседе. (14) В последний день при разъезде нам вручены были подарки (так внимателен и добр цезарь). Но меня и важные дела, и почетное участие в совете, и прелесть непринужденного общения радовали так же, как само место.

(15) Очень красивая вилла расположена среди зеленеющих полей высоко над морским берегом; тут в заливе как раз устраивают гавань. Левая сторона ее уже прочно укреплена, на правой работают. (16) Прямо против входа в гавань поднимается остров, о который разбиваются волны; суда могут спокойно войти в гавань и с одной, и с другой стороны. Остров этот подняли с искусством, заслуживающим внимания: широчайшая баржа подвезла ко входу в гавань огромные скалы; сброшенные одна на другую, они в силу собственной тяжести не сдвигаются с места и постепенно образуют нечто вроде дамбы; (17) над водой уже выдается каменная гряда, ударяясь о которую, волны, вздымаясь, разбиваются. Стоит грохот, море бело от пены. На скалы потом поставят столбы, и с течением времени образуется как бы природой созданный остров. Эта гавань получит навсегда имя своего создателя1213 и будет спасительным пристанищем, ибо берег этот на огромном пространстве лишен гаваней14. Будь здоров.

32

Плиний Квинтилиану привет.

(1) Сам ты человек невзыскательный и дочь свою воспитал так, как и подобает твоей дочери и внучке Тутилия, но она выходит замуж за человека прекраснейшего, Нония Целера1, на которого гражданские обязанности2 накладывают необходимость жить с некоторой роскошью. Поэтому дочери твоей, в соответствии с положением ее мужа, прибавь и одежды, и прислуги. Достоинства это не прибавляет, но служит к нему как бы добавкой и украшением.

(2) Я знаю, что ты богато наделен душевными качествами и маловато материальными. Я притязаю на часть твоего бремени и как второй отец вношу для нашей девочки пятьдесят тысяч3. Я внес бы и больше, не будь уверен, что по скромности своей ты согласишься принять подарок только незначительный. Будь здоров.

33

Плиний Роману1 привет.

(1) «Все уберите», сказал, «и прочь начатая работа»2 – пишешь ли, читаешь ли, – вели убрать, унести, получай мою речь; как то оружие, божественную (можно ли горделивее?), а на самом деле из моих речей хорошую: с меня достаточно состязаться с самим собой. (2) Она написана в защиту Аттии Вириолы3; примечательной ее делают и высокое положение истицы, и редкостный случай, могущий быть примером, и важность вопроса. Знатная женщина, жена претория, лишена наследства восьмидесятилетним отцом через одиннадцать дней после того, как, обезумев от любви, он ввел к себе в дом мачеху. Аттия требовала отцовское имущество в заседании четырех комиссий4. (3) Заседало сто восемьдесят судей (их столько в четырех комиссиях). С обеих сторон много адвокатов; для них множество скамей; густая толпа многими кругами охватывала широкое пространство для судей. (4) Толпились около судей; на многих галереях базилики5 здесь женщины, там мужчины жадно старались услышать (это было трудно) и увидеть (это было легко). Напряженно ждут отца, напряженно дочери, напряженно и мачехи. (5) Дело решили по-разному: в двух комиссиях мы выиграли, в двух проиграли. Стоит отметить эту удивительную разницу, хотя и дело то же самое, и судьи и адвокаты те же. И время – то же самое. (6) Случайно произошло то, что случаем не покажется: проиграла мачеха, получившая из наследства одну шестую, проиграл Субуран6, которого отец лишил наследства; с бесстыдством исключительным он требовал состояние чужого отца, не осмеливаясь просить у своего.

(7) Все это я изложил тебе, чтобы ты из письма узнал о том, о чем не мог узнать из речи, а затем (уж открою тебе свои уловки), чтобы ты охотнее читал речь, если тебе представится, что присутствуешь на суде, а не читаешь мою речь. Пусть она длинна, но я не отчаиваюсь: она понравится тебе как самая короткая. (8) Ей придают свежесть обилие фактов, остроумное ее деление,