Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И мой ответ. Когда-нибудь я отвечу. Или нет?
* * *
Альтверин мне понравился. Старый замок из громадных серых камней, острые башни, алые, словно кровью вымазанные крыши, плющ, который оплел стены от фундамента до чердака…
Красиво…
Зато внутри!
Благородная бедность?
Не-ет. Откровенная нищета. И иначе тут не скажешь. Выскоблено все так, что в каменных стенах свое отражение видно, ни пылинки, ни паутинки. Слуг — десяток, но все выглядят так, словно их корсетами утянули.
Управляющий же…
Шарен Клейт, высокий седовласый мужчина лет пятидесяти, встречает нас на пороге замка с хлебом в руках. Я, как положено, отламываю корочку, прожевываю, показывая, что всем доволен — не задираться же с порога, пока не выясню, что к чему.
Хлеб самый дешевый, мука серая, грубого помола, с комками — при королевском дворе такой и собакам не бросают. Ужин…
Старинная серебряная посуда, начищенная до блеска, — и еда, которой опять-таки постыдились бы кормить даже гостей столичного трактира. Хлеб ужасный, овощи прошлогодние, курица умерла страшной смертью то ли от голода, то ли от старости, говядину я смог разгрызть только потому, что зубы полудемона и кость перегрызут. Но разрезать я бы ее не взялся. Томми и Рене смотрят мрачно, но тоже покамест молчат. А Шарен говорит и говорит.
Он нам даже обрадовался — и рассказывает не переставая.
Как требуют из столицы и сколько требуют. Как считают недоимки и пишут о процентах на них, причем процент на процент. Как грабят караваны с податями, а им потом насчитывают еще за ограбленное…
Одним словом — сейчас Альтверин был таким именно по причине честности Шарена.
Мужчина делает все, что только может.
Продает последнее из замка, чтобы не драть семь шкур с крестьян. Нанимает дикое количество охраны, чуть ли не по двадцать человек на телегу — и только тогда обоз доходит до места. Пытается как-то пускать деньги в оборот, но куда уж тут, с королевиной-то родней…
Одним словом — он разоряет замок, чтобы хоть как-то поддержать людей.
Хотите — казните!
Вот моя голова, вот учетные книги… Все в вашей власти, мой принц.
И ведь не лжет. Ни капельки не лжет.
В итоге Томми, который терпеть не мог цифры, отправляется спать, а мы с Рене закапываемся в отчеты.
Клейт не лгал. Он ни в чем не солгал мне — и карать старика мне не хочется. Многие ли на его месте поступили бы так же?
Да никто.
Почему его до сих пор не уволили?
Так его назначил мой дед, а Рудольф, при всей своей дурости, не переступает через волю покойного отца. Сказано — вот этот будет приглядывать за землями моего внука — и не тронь человека! И не тронул.
Хотя родня Абигейли наверняка злилась. Но впрямую не лезли.
Когда мы заканчиваем с бумагами, было уже за полночь.
— Шарен, я завтра проеду по деревням, посмотрю, что и как.
— А…
— А вы работайте, как и раньше. Разберемся мы с недоимками и прочими радостями.
Я меланхолично любуюсь ногтями.
А кто у нас казначей? А казначей у нас старший брат королевы… Бедная королева. Ей так не идет черный цвет, она в нем ворону на заборе напоминает.
А носить придется. Траур-с…
* * *
Деревни производят благоприятное впечатление. Да, бедно. Но все ж не откровенная нищета. А на управляющего тут просто молятся. Отлично понимают, что другой бы с них три шкуры драл, лишь бы себя прикрыть.
С другой стороны, не слишком-то Шарен и рисковал. Альтверин и Рвейн мои официальные вотчины, правом проверки обладаю только я, распоряжаться может только король, никто другой просто не может сюда влезть.
Вообще никто.
Только вот не влезть в документы и не влезть в деньги — две большие разницы. Да, с Шарена не могли потребовать больше определенной суммы, но зато могли перехватить посланный им караван — и насчитать недоимки и неуплаты.
Запросто.
И закон не нарушен — и с Альтверина получаем не один налог, а четыре.
Красота!
И жаловаться некому, и защитить никто не может.
А теперь приехал я. Только вот проблемы это не решит. Грабить-то курьеров можно на любом отрезке пути. А требовать деньги будут с меня.
Итак, что же делать?
Ответ нашелся, и он был прост. Надо сделать так, чтобы на моих людей боялись нападать.
Смогу?
Идеей я делюсь с Томми и Рене. Потом разговариваю с Шареном. И мы совместно разрабатываем — скажу без лишней скромности — гениальный план.
Шарен приглашает всех соседей с округи к нам, устроив прием. На это моих денег хватает. Разумеется, собираются все, и на четыре часа я чувствую себя дрессированным медведем, который пляшет на ярмарке.
Жалеть меня никто не собирается, дочки и жены ведут совершенно беззастенчивый обстрел меня глазами, так, что хочется окоп вырыть и засесть в нем на месяц. Мужчины хлопают по плечу так, что руки чешутся туда что-нибудь с шипами подложить, приглашают на охоту, поят вином… и в конце вечера я «допиваюсь до белых ежиков».
И по секрету сообщаю своей молоденькой соседке, что в замке вообще-то спрятан клад.
Дедушка боялся, что из казны все разворуют, а внуку ничего не оставят. А потому зарыл свои сокровища в Альтверине. Сделал тайник, положил туда кучку золота и драгоценных камней и отдал ключ доверенному лицу. А лицо передало его мне.
Ну, вот я и решил все забрать.
Долги погасить, опять же, дом в столице купить, чтобы не у дядюшки на шее…
Только — тс-с-с-с! Это мой большой секрет!
После чего меня выворачивает прямо под стол, на колени другой соседки. А вот нечего, нечего подслушивать. Всеобщее внимание мне было обеспечено.
— Болван ты все-таки, — ругается на меня Томми. — Знаешь же, что тебе совершенно нельзя ревень — и ел. Тьфу, осел вислоухий!
Я ухмыляюсь, слушая приятеля.
Ну, осел. Но вот кто?
Да, мне нельзя ревень. Меня от него в буквальном смысле слова выворачивает наизнанку. Тошнит, рвет, ненавижу эту гадость!
Почему?
Не знаю, говорят, у Мишель тоже была на него аллергия. Но пары стебельков в салате мне хватило, чтобы меня убедительно вывернуло наизнанку.
— Зато все поверили, что я нажрался как свинья.
Томми вздыхает:
— Лежи уж…
И выходит за новой порцией воды с лимоном. Промывать желудок.
Я довольно ухмыляюсь, глядя в потолок. Первый акт пьесы сыгран.