Лукас намеревался сказать именно это, но, понятное дело, передумал.

— Я не хотел ничего говорить до тех пор, пока не признаюсь, кто я.

— Пожалуйста, не надо. — В ее глазах блестели слезы.

Лукас взъерошил пальцами шевелюру и едва не зарычал от досады. Ну как заставить ее понять? Как показать, что он на самом деле чувствует? Почему она видит в нем только плохое? Почему ничего не желает слушать?

Фрэнсис с трудом поднялась, отказавшись принять его помощь.

— Я тебе не верю. Ты, конечно, можешь сказать, что любишь меня, но, боюсь, это будет очередная ложь.

Она проскользнула мимо него и выбежала из комнаты.

Лукас проводил ее глазами. Она ушла, и с ней исчезли его надежды на счастливое будущее. Он едва обрел и тут же потерял девушку, которая — он в этом не сомневался — была бы всегда ему верна. Он чувствовал гнев и боль. Прислонившись к книжным полкам — он предпочел бы стену, но все стены были заняты полками, — Лукас сжал кулаки и сказал пустой комнате.

— Ты ошибаешься, Фрэнсис: я люблю тебя всем сердцем.

— Я пришел за бутылкой бренди, — заявил Белл, распахнув дверь в гостевую спальню Лукаса.

Прошел час после сцены в столовой, и Белл только что о ней узнал. Лукас лежал на кровати и смотрел в потолок.

— Но у меня нет бренди.

Проигнорировав его слова, Белл приступил к поискам: заглянул под подушку, под матрас, во все ящики прикроватной тумбочки и даже под кровать, — наконец понял, что и правда ничего нет, и расположился в кресле у камина, лицом к кровати.

— Я не пьян, — сообщил Лукас безжизненным голосом, глядя в потолок.

— Да вижу, — признался Белл, — и, должен признаться, удивлен.

Лукас тяжело вздохнул:

— Какой смысл напиваться? Все равно ничего не изменишь.

— Ну, если ты способен рационально мыслить, — ухмыльнулся Белл, — полагаю, еще не все потеряно.

— Уверен, ты уже в курсе, — заявил Лукас.

— Ты о чем? О той нелепой сцене в столовой, что ты устроил?

— Значит, тебе известно, что она мне отказала.

— Вот об этом я вообще ничего не знаю. Мне известно, что ты бросил свой парик прямо в суп. — Белл вздохнул. — Лично мне подобные жесты представляются излишне драматичными, но кто я такой, чтобы судить? Шпионы предпочитают действовать тихо и без всякой театральности.

— Да, но именно ты настоял, чтобы я прислуживал сегодня за ужином, — заметил Лукас.

Белл закинул ногу за ногу.

— Это правда. Только откуда же я мог знать, что ты испортишь суп?

— К черту суп! — не выдержал Лукас.

— Ладно, не злись! Собственно говоря, я пришел узнать, каковы твои дальнейшие действия.

Лукас нахмурился, глядя в потолок.

— А что мне остается? Только смириться.

Белл вздохнул.

— Я, конечно, не сваха, но даже мне ясно, что твои дела с мисс Уортон продвигаются не слишком хорошо.

— Она меня ненавидит.

— Хм. — Белл постучал пальцами по щеке. — Возможно, «не слишком хорошо» не самое удачное выражение.

— Ну что я могу? — Лукас потер кулаками глаза. — Она даже шанса мне не дала все объяснить.

— Белл вдохновенно процитировал:

Мудрец сказал бы, как в нежнейшей почке Гнездится червь, так в самый сильный разум Внедряется любовь. Но и другое Сказал бы он: как почка, не раскрывшись, Внезапно вянет, съедена червем, Так юный ум, охваченный любовью, до срока вянет, превращаясь в глупость[1].

Лукас закатил глаза.

— Избавь меня от Шекспира в твоем исполнении хотя бы сейчас!

— Неужели так плохо? Но ты не ответил на вопрос: что намерен делать дальше?

Белл сложил руки на коленях и в ожидании уставился на друга.

Лукас положил руку на лоб.

— Завтра же намерен убраться отсюда — вот что.

— Бежишь? — удивился Белл. — Не похоже на флотского офицера.

Лукас чуть повернул голову и покосился на друга.

— Сбежать и признать свое поражение не одно и то же. Отказываться признавать очевидное все равно что тешить себя несбыточными надеждами.

— В определенных обстоятельствах мы все время от времени предаемся несбыточным мечтам, но это не повод для бегства.

Лукас приподнялся на локтях и устремил на друга горящий взгляд.

— Ты меня не слышишь? Она меня ненавидит — так и сказала, а еще — что не желает меня больше видеть, никогда.

Белл меланхолично одернул рукав.

— Тогда напиши ей.

— Она выходит замуж за сэра Реджинальда, а я тупой надменный осел.

Белл почесал себя за ухом.

— Согласен, все это звучит не слишком приятно, но если есть воля, найдется и дорога.

— Может, хватит, а? — почти жалобно попросил Лукас. — Я пытался: прислуживал за ужином, стоял на буфете, будь оно все проклято.

— Об этом я уже слышал. У тебя явная склонность к театральным эффектам. Кстати, позволь поблагодарить за то, что серьезно осложнил жизнь нам с Уортом. Не сомневаюсь, что теперь все гости в доме станут завсегдатаями помещений для слуг: а вдруг отыщется маркиз, граф или герцог.

— Все будет хорошо, — сказал Лукас.

— Откуда тебе это известно?

— Во-первых, ни одному нормальному человеку в голову не придет, что в обществе может найтись еще один такой болван. С другой стороны, даже если я ошибаюсь, ты основную часть времени проводишь в комнатах лорда Копперпота, а Уорт — на конюшне.

Белл пожал плечами.

— Возможно, ты и прав.

— Удачи тебе, друг. А между собой, кто лучше, разберетесь.

Белл оперся локтем о подлокотник кресла и положил голову на ладони.

— Никогда не думал, что настанет день, когда я скажу, что ты струсил, Кендалл.

— Все кончено, ведь чертовы гости теперь знают, кто был в обличье лакея.

— Но зачем отказываться от пари? Просто перестань страдать по мисс Уортон.

Лукас схватил подушку и швырнул в друга.

— Проклятье, Белл, убирайся отсюда и оставь меня в покое!

Подушка до кресла не долетела. Белл и глазом не моргнул.

— Недолет.

— Я все равно считаю, что…

Теперь голос Лукаса дрожал от злости.

— Я перепробовал все, что мог. Может, тебе с ней поговорить? Меня она слушать не желает. — Он схватил другую подушку и сунул себе под голову. — Спокойной ночи.