А Писание как «слово Божие»? Мощная проза Спинозы не оставила от этого представления камня на камне, поскольку он утверждал, что Библия содержит только Духовную истину, а именно — воплощение в жизнь справедливости и милосердия, а не истину земную. Все те, кто отыскивает земные законы и истины в Библии, ошибаются или преследуют собственные интересы, утверждал Спиноза.

Предисловие заканчивалось предостережением: «…толпу и всех тех, кто подвержен таким же аффектам, как она, я не приглашаю к чтению этого труда», которое сопровождалось пояснением относительно того, что суеверные, необразованные люди «пользы себе нисколько не принесут, а между тем повредят другим, которые философствовали бы свободнее, если бы им не мешала единственная мысль, что разум должен быть служанкой Богословия». Разумеется, и вера их может оказаться опасно поколебленной.

Пораженный этими словами, Альфред не мог не восхититься отвагой Спинозы. Короткая биографическая справка утверждала, что хотя эта книга была опубликована анонимно в 1670 году (когда Спинозе было 38 лет), о личности автора было широко известно. Чтобы говорить такое в 1670 году, было необходимо немалое мужество: всего за два поколения до того Джордано Бруно был сожжен на костре за ересь, и всего одно поколение сменилось с момента ватиканского суда над Галилеем. Предисловие отмечало, что книга была вскоре запрещена государством, католической церковью и евреями, а затем и кальвинистами. Все это было для нее наилучшей рекомендацией.

Невозможно было отрицать выдающийся интеллект автора. Теперь наконец — наконец-то! — он понял, почему великий Гете и все остальные немцы, которых он так любил — Шеллинг, Шиллер, Гегель, Лессинг, Ницше, — почитали этого человека. Как же могли они не восхищаться таким умом? Но, конечно, они жили в другом столетии и не знали ничего о новой расовой науке, об опасностях, которые таит в себе отравленная кровь, — они просто восхищались этой мутацией, этим превосходным цветком, выросшим из грязи. Альфред бросил взгляд на титульную страницу. «Бенедиктус Спиноза» — хмм. Бенедикт: можно ли придумать имя, более далекое от семитского? Биографический очерк отмечал, что он был изгнан евреями из общины, когда ему было немногим больше 20 лет, и с тех пор Спиноза никогда не поддерживал связей ни с одним евреем. Так что он — не настоящий еврей! Он был мутантом: евреи не признавали его своим, и, приняв это имя, он, должно быть, тоже это осознавал!

Дитрих появился около одиннадцати и провел большую часть дня, обучая Альфреда приемам эффективной редакторской работы.

Вскоре Альфреду было поручено редактировать основную часть статей, предлагаемых для газеты. Не прошло и нескольких недель, а его красный карандаш уже летал с быстротой молнии, когда он сноровисто правил стиль и добавлял выразительности статьям других авторов. Альфред был счастлив: у него не только был превосходный учитель — он стал единственным «выкормышем» Дитриха. Однако вскоре этому придет конец. «Молочный братец» Альфреда был уже на подходе — «братец», которому предстояло поглотить все внимание Дитриха.

Перемены пришли в движение несколькими неделями позже, в сентябре 1919 года, когда Антон Дрекслер, тот самый человек, который приветствовал Альфреда в рядах общества «Туле», появился в редакции необычайно взволнованный. Дитрих уже собирался закрыть дверь своего кабинета для личной беседы, когда Дрекслер, испросив разрешения у Дитриха, поманил Альфреда за собой.

— Альфред, позвольте ввести вас в курс дела, — начал Дрекслер. — Вы, я уверен, знаете, что в скором времени после нашей первой встречи в «Туле» несколько наших членов основали новую политическую организацию — Немецкую рабочую партию. Помнится, вы были на одной из первых ее встреч в малом составе. Но теперь мы уже готовы расширяться! Мы с Дитрихом хотим пригласить вас на следующую встречу и просим написать передовицу о нас. Партий вокруг — легион, и нам необходимо громче заявить о себе.

Альфред, бросив взгляд на Эккарта, чей резкий кивок удостоверил, что это приглашение — больше чем просто предложение, ответил:

— Я непременно буду на следующей же встрече.

Дрекслер, вполне удовлетворенный, жестом показал

Альфреду поплотнее закрыть дверь кабинета и уселся на стул.

— Итак, Дитрих, думаю, мы нашли того самого, кого ты ждал! Давай я тебе расскажу. Ты, конечно, помнишь, что когда мы решили превратить нашу партию из дискуссионного общества в активную политическую силу с открытыми митингами, нам пришлось подать военному командованию прошение о разрешении? И что нас известили о том, что военные наблюдатели будут периодически посещать наши митинги?

— Помню — и полностью одобряю это правило. Необходимо держать коммунистов в узде.

— Итак, — продолжал Дрекслер, — на встрече на прошлой неделе, где наших было человек 25–30, появился — с опозданием — какой-то неотесанный с виду, скверно одетый человек и уселся в заднем ряду. Карл, наш охранник и вышибала, шепнул мне, что он — армейский наблюдатель, переодетый в гражданское, и что его видели и на других политических митингах, в театрах и клубах. Он там высматривает опасных агитаторов.

Дрекслер перевел дух.

— В общем, этот наблюдатель — фамилия его Гитлер, он армейский капрал, но через несколько месяцев уходит в запас — все время сидел молча, слушая, как главный оратор толкал скучнейшую речь о необходимости уничтожения капитализма. Но потом, когда началось обсуждение, дело пошло поживее. Кто-то из аудитории произнес пространную реплику в пользу этого дурацкого плана по отделению Баварии от Германии и слиянии с Австрией в Южногерманское государство, с которым все так носятся. Представляешь, этот Гитлер вдруг пришел в неистовство, вскочил на ноги, выбежал вперед и разгромил в пух и прах эту идею — как предложение, которое намеренно ослабляет Германию! Он несколько минут поносил на чем свет стоит врагов Германии — тех, кто якшается с версальскими преступниками, пытающимися погубить нашу страну, разобщить нас, лишить нашего славного наследия, и так далее. Это была дикая истерика, и он был похож на безумца, который вот-вот потеряет всякий контроль. Аудитория заволновалась, всем стало неловко, и я уже совсем собрался было попросить Карла выдворить его — медлил только потому, что… ну, он же все-таки армейский представитель. Но в этот момент он, словно догадавшись, о чем я думаю, взял себя в руки, вновь обрел сдержанность и произнес 15-минутную ошеломительную речь экспромтом — просто высший класс! В содержании — ничего оригинального. Его взгляды — антиеврейские, промилитаристские, антикоммунистические — параллельны нашим собственным. Однако изложение было потрясающим! Через несколько минут все в зале — я точно тебе говорю, действительно все до единого — были зачарованы, загипнотизированы его мечущими молнии голубыми глазами и каждым его словом. У этого человека настоящий дар! Я понял это мгновенно, после митинга догнал его и подарил ему свой памфлет «Мое политическое пробуждение». А еще я дал ему визитную карточку и пригласил связаться со мной, если он захочет побольше узнать о партии.

— И?.. — выжидающе произнес Эккарт.

— Ну, он приходил ко мне вчера вечером. Мы долго разговаривали о целях и планах партии, и теперь он — наш, членский билет номер 555. Будет выступать с речью, обращенной к партийцам, на следующем митинге!