На таких приемах Кунце был не слишком общителен. Ему нравилось больше наблюдать, чем участвовать в разговорах в той или иной группке. Его забавляли маленькие трагедии или комедии, которые при таких приемах то и дело разыгрывались, дружеские отношения, которые разрушались или возникали вновь, внезапные ссоры, которые вспыхивали умышленно или неумышленно, начало или конец чьих-то карьер, закат любовных связей, безобидные подшучивания, которые нередко вели к дуэлям и бессмысленным смертям.

Как обычно, было приглашено довольно много младших офицеров — преимущественно из кавалерии, милые молодые люди, сдержанно относящиеся к выпивке, основной задачей которых было неутомимо развлекать танцами жен и дочерей офицеров. Гусары выглядели роскошно, но чувствовали себя не очень удобно.

В то время как драгуны и уланы красовались в узких черных брюках и легких мягких сапожках, парадная форма гусар состояла из облегающих брюк цвета киновари, богато украшенного золотыми галунами серо-голубого френча и высоких, до колен, лакированных сапог. Танцуя ночь напролет, они к утру страдали от болей в уставших ногах. К тому же для них было обязательным наличие шпор, звяканье которых постоянно дополняло звуки прекрасной музыки, а ущерба, который наносили шпоры бальным платьям и шлейфам, избежать было невозможно.

Если обычно на таких балах можно было видеть вечерние туалеты, которые умелая домашняя портниха лихо шила из камчатной ткани бабушкиных портьер с претензией на модели от Пуаре или Ворта, то здесь, в этот вечер, наряды были, как правило, haute couture, а драгоценности дам были подлинными: некоторые колье, украшавшие decolleté, превышали годовой заработок их супругов.

Платье Лили Венцель было выдержано в стиле последней моды — бледно-зеленый сатин с золотистым тюлем поверх. На ней были ее знаменитые изумруды, и она выглядела восхитительно. Одно-единственное ожерелье превосходило Лили по блеску — бриллианты фрау Гольдшмидт. Супруги Гольдшмидт были одной из немногих пар, которые были приглашены, несмотря на то что не принадлежали к кругу военных. Фрау Гольдшмидт была троюродной сестрой Лили Венцель. Но это было бы недостаточным основанием для приглашения. Доктор Гольдшмидт был членом Жокей-клуба; кроме этого, ходили слухи, что вскоре он должен быть кайзером произведен в бароны.

В самом начале вечера доктор Гольдшмидт извлек капитана Кунце из группы сверкающих униформами офицеров. Их знакомство начиналось еще во времена деятельности Кунце в известной адвокатской конторе Теллера и Бауэра.

— Какой прекрасный сюрприз! Вы здесь, господин капитан! — просиял Гольдшмидт. — Если бы я знал, что встречу вас здесь, не стал бы посылать вам письмо. Вы его найдете в утренней почте. — Не дождавшись ответной реакции Кунце, он продолжал: — Это касается обер-лейтенанта Дорфрихтера. Я бы охотно поговорил с вами об этом. Его семья поручила мне представлять его интересы.

Для Кунце это было нечто новое.

— Боюсь, что вам не удастся многое для него сделать, господин доктор, — сказал он. — Как вы знаете, он находится под военной юрисдикцией, поэтому участие гражданской зашиты не допускается.

— Не обязательно. Здесь мог бы вмешаться Его Величество. А если в дело вмешается господин министр фон Шенайх? От вас ведь не укрылся тот факт, что общественность с большим неодобрением относится к той завесе тайны, которой окутано все следствие.

— Действительно?

— Вы что, совсем не читаете газет, господин капитан?

— Общественнось была категорически против обрезки деревьев на Оперном кольце и против указа, согласно которому собак можно выводить только на поводке и с намордником. Тем не менее все деревья были обрезаны, а собаки ходят в намордниках.

— На прошлой неделе было два запроса в парламенте. Вас обвиняют в злополучной тройственности ваших функций — следователя, прокурора и защитника в одном лице! Случай с Дорфрихтером может стать австрийским делом Дрейфуса!

— Что касается злополучной тройственности, господин Гольдшмидт, то все мои усилия служат делу истины и справедливости, причем именно в этой последовательности, — сказал Кунце. Он знал, что это прозвучало высокопарно, но не мог иначе. Люди типа Пауля Гольдшмидта доводили его до того, что он говорил такие вещи, о которых потом жалел.

— Поймите меня правильно, господин капитан, моя критика направлена вовсе не против вас лично, но вы ведь тоже человек. И вы можете ошибаться.

— Надеюсь, вы не думаете, господин доктор Гольдшмидт, что наше расследование сосредоточено на одном обер-лейтенанте Дорфрихтере? Это совсем не так. Мы двигаемся в различных направлениях. Более половины всех расположенных в Линце солдат, к примеру, допрошены в связи с попыткой покупки в аптеке Ритцбергера цианистого калия. Другое свидетельство поступило из Бадена. Оно касается одного молодого человека — блондина, который купил большое число капсул с облатками и вел себя при этом довольно подозрительно. От десяти до двенадцати человек, которые могут быть связаны с этим делом, находятся под наблюдением. Если речь идет о гражданских лицах, мы работаем в тесном контакте с полицией. Вы, конечно, знаете комиссара доктора Вайнберга. Мы тесно с ним сотрудничаем.

— Это звучит действительно обнадеживающе, господин капитан. Тем не менее Дорфрихтер по-прежнему изолирован, как бешеная собака.

— Он содержится во вполне комфортабельной, хорошо отапливаемой камере, и состояние здоровья у него очень хорошее. Сотрудники медчасти делают все, чтобы здоровье его и впредь оставалось таким же. Еда доставляется ему его семьей, и я дал специальное указание надзирателю, чтобы горячие блюда подавались горячими, а холодные — холодными. Книги и контакты с внешним миром не разрешены, но, возможно, в ближайшее время ситуация может быть изменена.

— А свет в камере вообще не выключается, и за ним наблюдают днем и ночью, — фыркнул доктор Гольдшмидт.

— Это верно. Но я бы одно хотел добавить. Возможно, вы окажете этому человеку медвежью услугу, если добьетесь перевода его под гражданскую юрисдикцию. Согласно военным законам, смертная казнь полагается только в случае полного признания вины или наличия неопровержимых доказательств. Гражданский же суд, если будет убежден в его вине, приговорит его к смертной казни. Может статься, господин доктор Гольдшмидт, что ваши усилия вырвать Дорфрихтера у меня как раз и приведут его на виселицу.

— Значит, я могу исходить из того, что вы, господин капитан, мое касающееся этого дела ходатайство в военное министерство не поддержите?

Кунце почувствовал, как его охватывает гнев.

— Вы правы, я не стал бы его поддерживать. — Ему удалось как-то взять себя в руки. — Я остаюсь при своем мнении, что практикуемый в настоящее время порядок ведения процесса соответствует как интересам обвиняемого, так и общественности.

Соблюдая приличия, они некоторое время еще постояли вместе, болтая о пустяках, но остаток вечера старательно избегали друг друга. Кунце досадовал гораздо больше на свою реакцию на предложение доктора Гольдшмидта, чем на само предложение.