— Умно, но слабо, — пробормотал Эллери.

Кнайсель игнорировал его замечание.

— Продолжаю. Смерть миссис Дорн и доктора Дженни очистила дорогу для продолжения разработок. Средств, имеющихся в фонде, более чем достаточно. Я способен довести эксперименты до успеха — ему это известно... Теперь и вам должны быть понятны его мотивы.

— Да, — сказал Эллери, — мы понимаем мотивы.

Взгляд женственных глаз Кнайселя стал острым, однако он тут же овладел собой и пожал плечами.

— Теория хороша, доктор Кнайсель, — сказал инспектор, — однако нам нужно нечто большее, чем догадки. Имена, фамилии, люди! Уверен, что у вас есть подозреваемые.

Ученый закрыл глаза.

— Конкретно — нет. И почему вы настаиваете на конкретных показаниях от меня — я не понимаю. Вы, надеюсь, не презираете теоретические построения, инспектор? Полагаю, и сам мистер Эллери Квин работает над теориями... Эта гипотеза хорошо аргументирована, сэр. Она основана на рассмотрении фактов со всех сторон. Она...

— Она неверна, — отчетливо возразил Эллери.

Кнайсель вновь пожал плечами.

— Рассуждения ваши убоги, — прямо сказал Эллери — Они не содержат достаточного анализа вероятностей. И сдается мне... Послушайте, Кнайсель, вы что-то скрываете. Что именно?

— Вы ответите на этот вопрос так же полно, как и я, мистер Квин.

— Кто, кроме миссис Дорн, доктора Дженни и вас, знал об истинной природе ваших исследований и в особенности о ваших финансовых возможностях? Может быть, еще до смерти миссис Дорн это было кому-то известно?

— Вы вынуждаете меня стать догматиком. Я могу думать только об одном человеке, который был информирован миссис Дорн о нашей работе. Это адвокат миссис Дорн — Морхаус. Текст завещания ему был известен до мелочей.

— Глупо и невероятно, — заметил Сэмпсон.

— Нет сомнений.

— Но вам хорошо известно, — вступил в разговор инспектор, — что это мог быть кто-то из круга домашних или хороших знакомых миссис Дорн. Почему же вы указываете только на Морхауса?

— Никакой особой причины нет. — Кнайсель был раздражен. — Просто он кажется мне единственной логически верной фигурой. И я охотно соглашусь, что ошибаюсь, указав на него.

— Вы только что сказали, что миссис Дорн разговаривала о вашей работе с другими людьми. Вы уверены, что доктор Дженни ни с кем не разговаривал?

— Совершенно уверен, что не разговаривал! — выпалил Кнайсель. — Доктор Дженни был так же заинтересован в секретности работы, как и я.

— Одна маленькая мысль пришла мне тут в голову, — заметил Эллери. — Когда мы впервые допрашивали вас, вы сказали, Кнайсель, что познакомились с Дженни через одного общего знакомого, которому была известна тема ваших исследований. Мне думается, что этого джентльмена вы в расчет не приняли.

— Мистер Квин, я нигде не просчитался. — Кнайсель на секунду улыбнулся. — Этот человек не может стоять за данными двумя преступлениями по двум причинам. Первая — он умер два года тому назад, а вторая — он ничего не знал о природе моих занятий, так что не мог никому сказать.

— Исчерпывающе, — пробормотал Эллери.

— И к чему вы ведете? — спросил инспектор. — Каково ваше заключение, доктор Кнайсель?

— Моя теория предусматривает даже случайности. Этот человек после моей смерти будет распоряжаться всеми доходами, которые даст секретный сплав, во всех областях его применения. Вот куда ниточка тянется, инспектор. Так что если я внезапно умру...

Сэмпсон побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Ну что ж, это неприятное предположение, согласен. Но в вашей теории нет ни грана доказательств.

Кнайсель холодно улыбнулся:

— Простите, сэр. Я не примеряю личину сыщика — нет, ни в коем случае. Но могу я предложить вам, инспектору Квину и мистеру Квину теорию для объяснения пока совершенно необъяснимых убийств? И есть ли у вас собственная теория расследования?

— Послушайте! — резко сказал инспектор. — Вы предполагаете выгодность для кого-то собственной смерти, то есть ставите в своей теории во главу угла СЕБЯ. Ну а что, если ваша теория неверна и убийства в Голландском мемориальном госпитале теперь прекратятся? Что тогда?

— Я охотно признаю свою ошибку ради преимущества сохранения своей научной шкуры, инспектор. Если меня не убьют — я был не прав. Если я убит — я прав... сомнительная сатисфакция. Но, так или иначе, инспектор, я требую защиты!

— О, вы ее получите. Вдвое больше против того, что просите. Нам вовсе не нужно, чтобы что-то с вами случилось, доктор Кнайсель.

— Надеюсь, вы понимаете, — вставил Эллери, — что, если даже ваша теория верна, миссис Дорн могла нашептать о вашем секрете более чем одному Морхаусу? Как по-вашему?

— Ну что ж... может быть. И что?

— Я просто следую логике, доктор. — Эллери заложил руки за голову. — Если это известно более чем еще одному человеку — этот таинственный незнакомец, назовем его мистер X, знает о доходности вашего дела. И в таком случае в защите нуждаетесь не только вы. Имеются и другие, доктор Кнайсель. Вы понимаете?

Кнайсель закусил губу.

— Да... Да! Будут и другие убийства...

— Вряд ли, — рассмеялся Эллери. — Однако один момент. Я весь в сомнениях... исследования по вашему сплаву не доведены до конца, говорите?

— Не вполне.

— Насколько близка разработка к завершению?

— Это дело нескольких недель — не более. В любом случае на этот период я в безопасности.

— Я не уверен в этом, — сухо обронил Эллери.

— Что вы имеете в виду? — повернулся к нему Кнайсель.

— Только то, что ваше исследование практически завершено. Что мешает гипотетическому убийце убить вас сейчас и завершить исследование самому? Или нанять компетентного металлурга?

— Верно. — Кнайсель, казалось, был сражен этой вероятностью. — Очень верно. Работу может довершить еще кто-нибудь. И это значит... это значит, что я не в безопасности... даже сейчас.

— Если только, — очень любезно добавил Эллери, — вы не уничтожите ваше исследование и сами следы его.

— Небольшое утешение — выбирать между работой, которой отдана жизнь, и самой жизнью.

— Хорошо известный роковой выбор...

— Но меня могут убить сегодня, прямо сегодня вечером... — Кнайсель сел прямо, застигнутый страшной мыслью врасплох.

— Не думаю, что дело обстоит так плохо, — утешил его инспектор. — И потом — вы будете под охраной. Извините. — Старик набрал какой-то внутренний номер. — Риттер! Тебе новое предписание. Ты должен взять под полную охрану доктора Морица Кнайселя с того момента, как он выйдет из моего кабинета... И еще... Оставайся с ним, Риттер, всю ночь. Нет, это не слежка — ты отныне личный телохранитель. — Он повернулся к ученому: — Все устроено.