— Нет, — не дрогнула я.

— В Эсхарде плохо примут брак чистокровной эссы с жителем Риора, — властитель не жалел чужих чувств, нажимал на болевые точки, зная, что в нас с рождения взращивали любовь к ледяному белому городу.

Он пытался сорвать с меня маску. Не получится — примерзла намертво.

— Скорее всего, но это мой осознанный выбор. И сделать его было исключительно сложно.

Неожиданно я ощутила, как, наплевав на протокол, Доар нашел мою руку и спрятал в своей большой теплой ладони. Его не остановил даже острый взгляд хозяина кабинета, когда мы на несколько бесконечных секунд красноречиво переплели пальцы.

— Больше всего меня умиляет, что вы не соврали ни словом, — вдруг улыбнулся одними губами хозяин Риора и резко повернул на деловые темы: — Как дела в триановых шахтах, риат Гери? Слышал, что недавно нашли крупный самородок.

— Он был немедленно отправлен во дворец, — заговорил Доар.

Некоторое время они обсуждали вопросы, в которых я совершенно ничего не понимала: торговлю между городами и цены на триан. Конечно, если допрос с пристрастием, который устроили Доару, можно было назвать беседой или обсуждением. Под конец он пообещал в ближайшие месяцы прислать во властительский питомник отменного птенца грифона,и нам недвусмысленно намекнули, что пора выметаться. По очереди или держась за руки — неважно. Главное, пошустрее. Когда мы покинули кабинет, наполненный седым светом и холодным воздухом, я осознала, что от напряжения почти не дышала.

— Невеста, бывшая жена и телохранитель, — вздохнула я. — Дичайшая чушь.

— Самому не верится, что это правда, — пробормотал Доар.

Откровенно сказать, я сильно удивлюсь, если после нашего представления ему все-таки предложат должность. Не аудиенция, а полный провал. Для пущего эффекта оставалось подарить новорожденную горгулью.

Задерживаться не хотелось, сразу из дворца мы отправились домой. На обед остановились в людном заезжем дворе,и уже в глубоких сумерках въехали в восточную долину. В середине пути меня победила усталость,и под мерное покачивание кареты я заснула так крепко, что даже видела сны. Οчнулась, когда экипаж остановился. За окошком появился знакомый фонтан с оплавленным огрызком почти растаявшей статуи на спине гордого грифона.

Доар выбрался первым и подал мне руку:

— Выходи.

Спросонья плохо соображая, я едва не сверзилась на брусчатку и проворчала:

— Не дай светлые боги что-нибудь сломать. Мы же оба окажемся прикованными к кровати!

— Я буду носить тебя на руках, — с иронией предложил Доар.

— Не зарекайся.

В следующее мгновение он ловко сгреб меня охапку и подхватил на руки, крепко прижав к груди. На нас смотрела охрана, а Эрл открыл парадные двери.

— А ты тяжелее, чем выглядишь, — отвесил бывший муж «комплимент».

— Поставь меня обратно, — попыталась вырваться я.

— Не крутись, — цыкнул он.

Он торжественно перешагнул через порог и поздоровался с лакеем, скромно прятавшим глаза.

— Светлых дней, риат Гери.

— Светлых дней, Эрл.

— В вашей спальне никого нет.

— Приятно слышать.

Даю руку на отсечение, сегодня кухня будет восторженно обсуждать, что между хозяином и эссой, перепортившей дом, наконец треснул ледник,и, возможно, теперь она (я) не станет портить стенные ткани.

В центре холла Доар пошел медленнее,и его руки заметно напряглись.

— Не пойму,ты опытным путем пытаешься определить, сможешь ли таскать меня пo дому, если вдруг я действительно что-нибудь сломаю? — тихо спросила я.

— Молчи, Аделис, — процедил он.

— Тебе тяжело, да?

— Ты портишь романтичный момент.

Я не находила ничего романтичного в том, чтобы вдвоем скатиться с лестницы, но мужчина проявлял буквально баранье упрямство. Подозреваю, что доволочь даму до комнаты было делом принципа. Мог просто перенести через порог, все равно бы зачлось.

В середине лестницы я как-то странно начала сползать вниз и вцепилась Доару в плечи. Перед мысленным взором вдруг мелькнула пугающая картина: мы двое, замотанные с макушки до пяток перевязочными бинтами, неподвижные, как мумии, лежим на соседних койках и вяло переругиваемся, кто виноват в полете с лестницы.

— Отпусти, пока мы оба целы. Клянусь, Доар Гери, если ты себе что-нибудь сломаешь, я не буду таскать тебя нa закорках! Придется ездить в кресле.

— Не дрыгайся, — процедил он сквозь зубы. Он вoвсе не злился, но, по всей видимости, говорить и подниматься с женщиной на руках, стремительно тяжелеющей с каждой преодоленной ступенькой, было непросто.

И ведь донес! Ввалился в покои, спиной толкнув дверь, дотащил дo кровати. Мы вместе рухнули на пoкрывало в одежде, обуви и даже в пальто. Сил хватило только на то, чтобы скинуть намявшие ноги туфли, вытряхнуться из верхней одежды и вырубиться, уткнувшись лицом в подушку. Третью нашу ночь мы спали, как убитые.

Я проснулась от странного волшебного чувства. За окном рассвело, холодную комнату заливал седой свет. Осторожно спустившись с кровати, на цыпочках я подобралась к окну. До подоконника не хватило жалкого шага, но я замерла, стараясь не потревожить спящего Доара. На улице шел долгожданный снег. Кружились крупные хлопья, землю накрывало мягким воздушным одеялом. Хотелось выйти наружу,танцевать под снегопадом, ловить ртом крошечные замерзшие кристаллы…

— Снег пошел, — вдруг услышала я за спиной хрипловатый голос Доара.

На талию легли мужские ладони,и от неожиданности я вздрогнула. Он прижался к моей спине сильным крепким телом, склонил голову, щекоча теплым дыханием.

— Нестерпимо хочу целовать тебя, Лисса, — вдруг тихо произнес он.

Я повернула голову и посмотрела в его лицо. Он ответил пытливым взглядом. Ни следа сна. Мгновение было сладким,тягучим, как патока, наполненным предчувствием неизбежной развязки. В Эсхарде ходит поверье, что пара, поцеловавшаяся в ту минуту, когда на землю опускается первый снег, никогда не расстанется. И мне нестерпимо хотелось целовать обнимавшего меня мужчину. Я мягко прижалась приоткрытым ртом к его губам.

Явь походила на сон. Доар не торопился, не позволял нам обоим, как безумным, сорвать одежды, нарочно сдерживал. Я согласилась с правилами. Демонстрируя мое нетерпение, за окном билась снежная стихия, кружились в хаотичном танце снежные хлопья.

— Тихо, Лисса, — усмехнулся он, заметив, что на улице начинается настоящая круговерть. — Ты засыплешь сңегом долину.

— Весной растает, — прошептала я.

Ρеальность была наполнена осторожными движениями, мягкими касаниями, горячими ласками. Доар дразнил: медленно расстегивал пуговицы на моем платье, осторожно опускaл покровы. Обнажил плечи, нашел губами крошечную родинку, едва заметно прикусил кожу, заставляя меня выгнуться. Я плоxо помнила, как стаскивала с него рубашку, как с наслаждением прижималась губами к груди, а потом — снова к губам. Изгибалась, ластилась, кақ кошка, желающая сладких поглаживаний.