я понял, почему они переселяются из долин сюда, вслед за вечными льдами. Потому что охота, которой они, видимо, живут — experto crede{35} — дело нерегулярное и сопряжено с риском. В богатых африканских лесах даже семьи, имеющие ружья, не могут прокормиться круглый год только одной охотой. Тем более что успех ее непостоянен.

Они бросили нам кусок полусырого окорока, испачканный пеплом, который, видимо, заменял им соль. Я был голоден. Никогда ни один ростбиф не казался мне таким вкусным. Значит, они хотели нас не съесть, а накормить. В остальном мы их мало интересовали. Видимо, у них уже был опыт общения с вооруженными людьми. Но почему они не воспользовались отобранным у нас оружием? Я хотел им это посоветовать, я знаю толк в охоте и с удовольствием поговорил бы с ними. Меня интересовало, как они пользуются своими копьями. Не могут же они близко подбираться к крупному зверю? Это было бы слишком опасно. Помню, одно эскимосское племя, где до сих пор не научились пользоваться луком и стрелами, вообще не верило в естественную смерть, потому что большая часть людей его племени становилась жертвой разъяренных хищников. Они привыкли иметь дело с гибелью охотника, и для ее обозначения у них существовало семнадцать различных слов. Может, именно поэтому почти все жители пещеры находятся в расцвете сил? Подумал я и о крутом склоне и о внезапных снежных буранах. Но как выжил этот старик, который сам не может даже есть? Я видел, как женщина разжевывала каждый кусок пищи и потом осторожно вкладывала ему в рот. Почему они так заботливо берегут этого дряхлого старика?

— Полиандрия, — произнес рядом со мной князь Павел, и его глаза заблестели. — Это случай более совершенный, чем в горной деревне. Самка заботится о старейшем с такой любовью — и ни одному из охотников не приходит в голову ревновать. Это самый чистый вид полиандрического сожительства в мире.

— Слышите? — спросила Гелена странным, приглушенным голосом.

— Что? Ведь все молчат.

— А я слышу, — сказала она. — Они поют какую-то странную песню и о чем-то договариваются. — Она снова стала прислушиваться.

— Так поговори с ними, — посоветовал я. — Я не слышу ни слова.

Она подсела ближе к очагу. Молодой охотник разломил кость и угостил Гелену сырым мозгом. Так охотничьи племена выражают свою благожелательность. Потом она удалилась с ними в большую пещеру. Там все они начали танцевать. При этом старик ритмично ударял по стене скалы. Оба охотника время от времени указывали на рисунки и громко подражали крикам разных зверей. Затем стали метать легкие копья в наиболее ранимые места своих жертв. Тут-то я понял, для каких целей предназначались наскальные рисунки наших предков: для чего-то вроде тренировки. А эти дикари до сих пор ежедневно учатся убивать мамонтов, которых уже никогда не встретят. Я невольно усмехнулся. Дикари. Я оглянулся на сидевшего рядом Павла. Этот милый человек судорожно дергался под ритм ударов.

— Павел! — окликнул я его. — Ваше сиятельство!

Но тут все заглушил женский возглас. Я прекрасно узнал его: Гелена присоединилась к танцующим. Мне это было непонятно. Когда мы ездили в негритянскую деревню, ничего подобного ей и в голову не приходило. Но не бороться же мне со всеми. Я с достоинством вернулся в маленькую пещеру и уснул там на камнях, натянув пальто на голову.

Утром меня разбудил Павел. Вид у него был несчастный.

— Я говорил с женой, — сказал он.

— С кем?

— Вообрази, она отказалась от полиандрии. Живет теперь в Мадриде с одним старым тореадором и даже стряпает для него. Больше не хочет жить с несколькими мужчинами одновременно. Перешла к моноандрии. Этого я никак не мог ожидать. Теперь мне придется оставаться в Гималаях со своим смешным исследованием до самой смерти.

— Вот уж не думал, что в этой пещере есть телефонная связь. С удовольствием поговорю со своим секретарем в Лондоне: меня беспокоят мои фабрики в Манчестере.

— Но здесь нет никакого телефона…

— Да очнись ты! Значит, ты не мог говорить с женой, где бы она ни была — в Мадриде, в Порту или в Ницце. Просто тебе это приснилось.

— Но я с ней действительно говорил! — изумленно возразил Павел.

До этого ему и в голову не приходило усомниться: сон это или нет. Он и впрямь как маленький ребенок. Когда волнуется или убеждает кого-нибудь, срывается на дискант.

— Где Гелена?

Мы стали ее искать. Но охотники исчезли и Гелена с ними. В большой пещере мы застали только старика, рисовавшего на стене животное, которое вчера принесли на ужин. Я заметил, что он пользуется лишь тремя красками: венецианской красной, темной и светлой охрой. А из чего он делает кисти? На нас он даже не взглянул, словно нас и не было. Мне захотелось стукнуть его. Но кто знает, может, он очень силен, несмотря на старость? Мы направились к выходу из пещеры. Я вскарабкался на каменные глыбы. Там лежало дамское зимнее пальто.

— Что эти бестии сделали с нею?

Я наклонился над пропастью. Надеюсь, она не рискнула спуститься по такой отвесной скале. Вдруг мне почудилось, что я вижу ее внизу с разбитой головой.

— Она пошла с ними на охоту, — послышалось сзади.

Я оглянулся.

— Ты сам видел? — спросил я Павла.

— Нет.

— Так откуда ты знаешь, что она пошла с ними на охоту?

— Я не знаю. Я ничего не говорил. И ничего не слышал.

Позади нас в пещере все еще стоял старик с кистью в руке, склонившийся над своим произведением.

— Понимаю. Они объясняются без слов. Как животные или насекомые.

— Ты еще ничего не понимаешь, — снова услышал я чьи-то слова.

Объяснение

Я обидел их своим сравнением. Они не животные и не насекомые. Это люди. Но они пошли не тем путем, что homo sapiens. Они не мыслят в нашем понимании, не прибегают к разуму для логического анализа, для дедукции или абстрактного счета. Это homiens sensuosi, больше всех животных развившие свои чувства: зрение, обоняние, слух и осязание. Они воспринимают мир гораздо лучше и тоньше, чем мы. Именно потому они так изумительно рисуют, могут объясняться на расстоянии посредством какого-то вида телепатии, свойственной — я верю этому — и людям, могут предвидеть погоду, спастись от моей точной винтовки и в любой момент поймать тех, кто их преследует. В здешних условиях это было для них необходимым. Они не строили жилищ, не приручали животных, имели