представляется более значительным, глубже связанным с человеческой сутью. Этот ностальгический импульс, конечно, очень силен, и в последнее время успешно эксплуатируется реакционными и фашиствующими политиками, но я сомневаюсь, что из этого следует, будто сам импульс по сути своей фашистский. Я думаю, люди небезосновательно с тоской оглядываются назад, на то время, когда природа еще не умирала, когда общая культура еще не деградировала до массмаркетинга, а города и поселки не превратились в безымянные биржи труда.

Я знаю, что у тебя ощущение, будто мир утратил красоту после распада Советского Союза. (Кстати, интересно, что это событие почти совпало с твоим рождением. Может, отчасти поэтому ты чувствуешь столько общего с Иисусом, который тоже, полагаю, считал себя предвестником апокалипсиса.) Но не охватывает ли тебя порой разбавленная, персонализированная версия этого ощущения – будто твоя собственная жизнь, твой собственный мир медленно, но ощутимо становится все более уродливым? Или даже чувство, что, хотя раньше ты старалась шагать в ногу с культурным дискурсом, ты больше в него не попадаешь и словно выкинута из мира идей, отрезана от него, интеллектуально бездомна? Может, дело в текущем историческом моменте, а может, мы просто повзрослели и растеряли иллюзии, и так всегда и со всеми бывает. Порой я оглядываюсь на то, какими мы были, когда только познакомились, и мне кажется, что мы почти во всем были правы, и только насчет себя заблуждались. Идеи были верными, а ошибка заключалась в том, что мы думали, будто что-то значим. Что ж, из нас обеих выбили эту глупость, хотя и разными способами: из меня – тем, что я не добилась ничего за десять с лишним лет взрослой жизни, а из тебя (прости) тем, что, добившись всего на свете, ты нисколько не повлияла на бесперебойное функционирование капиталистической системы. В юности мы думали, будто мы в ответе за всю землю и всех живущих на ней. А теперь довольствуемся тем, что стараемся не подводить своих близких, использовать поменьше пластика, а в твоем случае еще и писать интересную книгу раз в несколько лет. И на этом фронте пока что все хорошо. Ты же пишешь новую, да?

Я все еще думаю о себе как о человеке, заинтересованном в красоте, но я бы никогда так себя не охарактеризовала (разве что в этом письме), потому что, услышав такое, люди решили бы, что я увлечена косметикой. По-моему, сейчас именно ее в первую очередь ассоциируют со словом «красота». И очень симптоматично, что «красота» стала обозначать нечто до боли уродливое – пластиковые прилавки в дорогих универмагах, аптечные скидки, химическую парфюмерию, наращивание ресниц, баночки с «продуктами». Я только что задумалась над этим, и, по-моему, индустрия красоты в ответе за самые чудовищные визуальные уродства, которые нас окружают, и за худший, самый ложный эстетический идеал, навязываемый консюмеризмом. У всех его вариантов и трендов в основе одно и то же – принцип «тратьте больше». Чтобы открыться серьезному эстетическому опыту, вероятно, надо в первую очередь полностью отринуть этот идеал, нужен массовый отказ от него, что поначалу может выглядеть как торжество уродства, но все же это намного лучше и, в сущности, «красивее», чем приобретение персональной привлекательности по прейскуранту. Конечно, мне хотелось бы казаться симпатичнее, и, разумеется, мне приятно получать подтверждение, что я выгляжу отлично, но путать эти в основном аутоэротические и статусные желания с реальным эстетическим опытом, как мне кажется, – огромная ошибка, если тебя на самом деле интересует культура. Был ли другой период в истории, когда эти два понятия так массово и так основательно путали друг с другом?

Помнишь мое эссе о Наталии Гинзбург, опубликованное пару лет назад? Я не рассказывала тебе, но после него со мной связалась литагент из Лондона и спросила, не планирую ли я написать книгу. Я не говорила тебе, потому что ты была занята и это такая мелочь в сравнении с тем, что происходило у тебя. Мне и сейчас неловко сравнивать. Но, как бы там ни было, вначале я обрадовалась этому письму и показала его Эйдану, хоть он ничего и не понимает в книжном бизнесе, и вообще ему наплевать, и даже маме рассказала. А потом, день или два спустя, оно начало меня беспокоить и угнетать, потому что я не планировала книгу, я и понятия не имела, о чем я могла бы написать, и даже не чувствовала в себе сил, чтобы создать большую вещь. И чем дольше я думала об этом, тем сильнее осознавала, как глупо и отчаянно будет с моей стороны даже попытаться написать книгу, потому что нет во мне ни интеллектуальной глубины, ни оригинальных идей, и зачем бы мне тогда это все затевать? Просто чтобы сказать «я это сделала»? Чтобы почувствовать себя равной тебе? Прости, если из-за всего, что я понаписала, складывается впечатление, что ты занимаешь пугающе огромное место в моей внутренней жизни. Все не так страшно, а если ты и влияешь на меня, то исключительно положительно. Как бы там ни было, я так и не ответила на письмо. Оно просто висело у меня в электронной почте, и мне из-за него становилось все хуже и хуже, пока я его не удалила. А ведь могла бы хотя бы ответить той женщине и отказаться, но и этого я не сделала, не смогла, не знаю почему. Сейчас, наверное, уже не важно. Самое глупое, что мне действительно понравилось писать эссе и я хотела написать еще, но после того письма так никогда и не напиала. Знаю, если бы у меня и правда был хоть какой-то талант, я бы уже чего-то достигла в этой жизни, так что я на свой счет не обольщаюсь. Но если бы я попыталась, у меня бы ничего не вышло, и поэтому я даже не пыталась.

В одном из писем пару месяцев назад ты заметила, что мы с Эйданом никогда не были по-настоящему счастливы вместе. Это не совсем правда – в самом начале были, короткое время – но я понимаю, о чем ты. И мне самой хотелось бы разобраться, почему я депрессую столько времени о том, что никогда толком и не работало. Полагаю, на каком-то уровне гораздо хуже дожить до тридцати, не имея за плечами ни одних по-настоящему счастливых отношений. Наверное, я переживала бы сильнее, но внутри была бы гораздо менее сломлена, если бы грустила просто о разрыве, а не о своей неспособности поддерживать продолжительные серьезные отношения. А может, дело совсем в другом. Ведь все эти годы