В библиотеке установилась тишина, потом лицо девушки второй раз за вечер озарила слабая улыбка:

— Спасибо, леди Эноминера.

Хозяйка дома ободряюще кивнула и, протянув руку к монитору внутренней связи, вызвала экономку:

— Сантлея, наши гостевые комнаты еще не совсем забиты мусором и пылью?

Экономка невозмутимо повела плечом:

— Они в полном порядке, леди.

— Тогда проводи нашу гостью в синие апартаменты. — Леди повернулась к гостье: — Иди отдохни, и позволь старой метелке подумать над твоими проблемами.

Девушка тихонько вздохнула, вымучено улыбнулась и, поднявшись с кресла, направилась к дверям.

Когда за спиной девушки закрылась дверь, леди Эноминера некоторое время сидела неподвижно, уставившись в одну точку, потом ее рот искривился в хищной усмешке, и в следующее мгновение она расхохоталась. О темная бездна, неужели это проклятое семя Эзарра наконец-то попалось! По библиотеке разносились раскаты истерического смеха.

Когда от хохота закололо в боку, леди Эноминера резко оборвала смех и, со всхлипом проглотив забившую рот слюну, обвела библиотеку совсем невеселым взглядом. Потом хрипло вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза. В памяти вновь возник тот столь памятный для нее день.

Энтоней был троюродным племянником Эзарра. И очень многие считали его любимцем всесильного императора. Поэтому никого не удивило, когда император объявил, что не только будет лично присутствовать на церемонии выпуска его императорского величества Академии военного флота, но и останется на торжественный обед. Именно тогда он и увидел ее… Они с Энтонеем познакомились за семь месяцев до того дня, на осенней императорской охоте.

Ее отец погиб, когда ей только исполнилось четырнадцать, а мать хотя и происходила из самой древней ветви, но вошла в семью отца вопреки воли родных и после его смерти не захотела принять решение семьи и войти в дом другого мужа. Так что несмотря на то что они были достаточно богаты, никто из тех, кого ее мать считала ровней себе, не воспринимал юную Эноминеру подходящей партией, а тех, кто настойчиво добивался ее руки, мать не воспринимала как достойных женихов. Поэтому Эноминера достаточно редко появлялась в свете. По существу, осенняя охота и ежегодный императорский весенний бал были единственной отдушиной для девушки. А все остальное время ее единственными товарищами были лошади, собаки и старый сетевой терминал.

Никто и не подозревал, что молодая леди из родовитой семьи лихо рыскает по сети, умудряясь обходить самые серьезные пароли, будто заправский хакер. И это в то время, когда во многих семьях аристократов общение с компьютером считалось для молодых чем-то неприличным. Так что к моменту той нечаянной встречи она уже давно созрела для первой юношеской любви.

Когда Эноминера галопом подлетела к запорошенному снегом охотнику, вылетевшему из седла, и со смехом спросила: «Что случилась, молодой человек, перепутали седло с креслом боллерта?» — охотник на мгновение замер, потом, фыркнув, отер снег с лица и ответил красивым глубоким голосом:

— Наверное, со стороны это выглядит именно так, но, сказать по правде, я просто слишком увлекся. — Он сделал паузу, обдав ее жаркой волной, прямо-таки выплескивающейся из его ярко-синих глаз, от которой у Эноминеры сладко закружилась голова, и добавил: — А откуда взялись вы, леди? Я и не подозревал, что в этом лесу водятся столь прелестные лисички.

Она влюбилась сразу. Мать отнеслась к появлению в доме Энтонея благосклонно. Еще бы, он изрядно потешил ее самолюбие и позволил утереть нос всем недоброжелателям. Все шло к тому, что спустя некоторое время после выпуска она станет женой Энтонея. Но на выпуске академии ее увидел император…

— …Леди!

Леди Эноминера вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, и ненавидящим взглядом уставилась на стоящую перед ней экономку. Несколько мгновений она буравила взглядом Сантлею, но потом опомнилась и отвела взгляд.

— Чего тебе?

Экономка испуганно сглотнула:

— Извините, леди, я никак не могла дозвониться вам и потому пришла сама… Ванна готова, леди.

Эноминера вздохнула и, вымучив улыбку, сказала:

— Спасибо, Сантлея… Можешь идти, я сегодня сама справлюсь. — Она сделал паузу и спросила: — Как наша гостья?

— Уже легла, леди.

Эноминера кивнула и жестом отпустила Сантлею. Некоторое время она сидела в кресле, потом покачала головой. Нет, ну что за глупость. Именно в тот момент, когда у нее появился шанс отомстить за смерть Энтонея, она вдруг вздумала слететь с катушек. Пожалуй, ей следовало позволить канскебронам вмонтировать ей в мозг контроль баланса гормонов.

Лорд Эомирен приехал домой мрачнее тучи. Когда он вылез из боллерта, лейб-гвардеец у ступенек, мгновенно уловив настроение старого лорда, вытянулся в струнку и со всем возможным усердием стал изображать из себя статую, пока лорд не поднялся по ступеням и не скрылся в дверях, и только после этого позволил себе облегченно выдохнуть. Любому в охране было известно: когда старик столь взбешен, ему не стоит попадаться под руку.

Старый дворецкий, спустившийся в холл, еще когда поступил сигнал с наружных ворот, торопливо шагнул к нему, но лорд раздраженно махнул рукой, давая понять, что ему сейчас ни до чего нет дела, и, на мгновение остановившись, окинул взглядом холл, а потом, грузно ступая, двинулся в сторону тщательно задрапированного тяжелыми занавесями гравилифта, чем вызвал у дворецкого натуральный столбняк. Лорд Эомирен недаром слыл ярым ревнителем традиций, в приверженности к которым его частенько заносило. А что касается этого гравилифта, установленного лет триста назад для одного очень престарелого члена их семейства, то он являлся для лорда настоящей душевной болью. По его глубокому убеждению, это устройство для лентяев не имело права на существование в столь древнем доме, но… убрать его означало выставить себя перед всеми уже не ярым, а, скорее, карикатурным ревнителем традиций. Поэтому лорд Эомирен просто решил для себя, что этот механизм в его доме не существует, и вел себя соответственно. До сего дня. Поднявшись к себе в кабинет, лорд Эомирен тщательно затворил двери, обвел комнату подозрительным взглядом и извлек из внутреннего кармана тонкую пластинку носителя. Вытянув руку перед собой, он несколько мгновений разглядывал ее, потом положил ее на стол и некоторое время молча сидел, словно решая, просмотреть ли содержание еще раз или поступить с носителем как-то по-другому, потом вздохнул и, приложив ладонь к холодной поверхности стола в определенном, на первый взгляд ничем не выделяющимся месте, заставил раскрыться створки небольшого кабинетного сейфа. После этого смахнул носитель рукавом и некоторое время неподвижно сидел, уставившись в одну точку. Потом снова тяжело вздохнул и, протянув руку к пульту связи, надавил клавишу вызова и сипло пролаял:

— Джеймисон, лорд-наследник дома?

— Да, лорд.