Около девяти часов Бьорк налила в кастрюлю молока, насыпала туда крупы, покормила младших и затем подала ужин пьяному мужу, который в ярости столкнул тарелку на пол. «Что за баланда!» — закричал он. Вскоре Бьорк уложила спать малышей. Кнут по-прежнему думал, что чудовище на кухне настоящее. Несмотря на несколько попыток, Бьорк так и не удалось заставить Ушастого расстаться с карандашом. Поэтому только когда он, сжимая его в руке, заснул на полу, она обнаружила кровавые полосы на спине сына. Осознав истинное происхождение этих полос, Бьорк совершенно пала духом. Она была как сдувшийся воздушный шарик, и, сидя на кухонном полу рядом с избитым сыном, бабушка приняла одно из немногих в своей жизни серьезных решений.

«Уехала в Нурланн с детьми. Когда вернемся, не знаю» — такую записку Аскиль нашел на следующее утро. В доме никого не было, бабушка очень тихо собрала вещи — о тех четырех месяцах, которые Бьорк проведет у старшего брата в Нурланне, в семье будут говорить не часто. Никому не захочется мысленно возвращаться к тому времени, когда семья чуть было не развалилась, и никто не захочет вспоминать, как Ушастый вскоре после приезда в Нурланн несколько недель проплутал в лесу. Даже сейчас, после стольких лет, бабушка по-прежнему уклончиво отвечает на мои вопросы, но, возможно, это объясняется тем, что она не все знает. Он исчез мальчиком, а вернулся назад подростком — только это она всегда и повторяла. Лишь один раз отец согласился рассказать о своих странствиях в заколдованных лесах Нурланна, но я не знаю, можно ли доверять его рассказам. Сомнения закрадываются в мою душу, и я чувствую, что Стинне начинает сердиться на меня.

— Значит, сам что-нибудь придумай, — говорит она, разочарованно глядя на чистый холст. — Ты же не можешь остановиться посреди истории.

* * *

Эйлиф жил на окраине городка Бёркершё. Сразу же после окончания войны он устроился на лесопильный завод. Через несколько лет, возглавив его, он превратил спящую лесопилку в более или менее нормально функционирующее предприятие. Так что лес, в котором заблудился Ушастый, вначале казался вполне обозримым: большие участки безлесья, целые поля пней, голые склоны гор, на первых порах производившие удручающее впечатление на все семейство. Да и вообще Бёркершё казался невеселым местечком — здесь было всего несколько маленьких улочек, и никто из детей не находил здесь ничего общего со сказочными рассказами Бьорк о ее детстве в Нурланне.

— Ни одного кораблика, — ворчал Кнут, которому были совершенно не интересны баржи, тащившие по фьорду остатки бревен, и Эйлиф, заметив, что дети разочарованы, изо всех сил старался поднять им настроение.

— Если пойти к опушке леса, можно увидеть рысь, — говорил он обычно и, если это не вызывало у них особого интереса, загадочно смотрел на них и объявлял: — Скоро увидите северное сияние.

Поскольку обычные природные явления не шли ни в какое сравнение с волшебными рассказами Бьорк о ее счастливых каникулах, однажды вечером Эйлиф понял, что надо призвать на помощь небылицы.

— Говорят, что в лесу обитают призраки, — сказал он. — Люди видели, как между деревьями бродит таинственное существо, как-то раз оно прошло сквозь одного человека, и тот за ночь поседел. Говорят, что это лесные духи, которые стали бездомными, потому что мы вырубаем деревья.

— Как и мы, — проговорил Кнут, выбрасывая дядину трубку в окно.

Обоим сыновьям Эйлифа тоже не терпелось показать Ушастому тайны Нурланна, и поэтому они потащили его с собой на вырубку, где остались одни пни и где они уговорили его снять свитер, чтобы разглядеть белые шрамы на его спине. Они соревновались, кто быстрее бегает, перепрыгивая с пня на пень, не ступая на землю, и показывали ему съедобные ягоды и грибы, оставлявшие сладковатый привкус во рту, и те грибы, которые следовало обходить стороной, потому что даже маленький кусочек может на недели погрузить тебя в состояние, подобное трансу.

— Помнишь ту историю о древесных духах, — сказал младший из братьев, — парень наверняка поел не тех грибов, вот и рехнулся.

Но хотя братья и собирались отвести Ушастого к опушке леса, чтобы показать ему редкую рысь, они так туда и не добрались: лес все время оказывался слишком далеко. Бывало, они шли несколько часов, а темная полоса леса все равно едва виднелась — словно живое, трепещущее в тумане существо. Через несколько дней Ушастому стало казаться, что лес все время отодвигается. Что до него вообще невозможно добраться, и такое же чувство, похоже, возникло и у братьев, которые все время отвлекались на что-то другое. То вдруг у них возникала идея, что надо научить его ловить мышей маленьким силком. А потом они принимались показывать ему, как выслеживают тетерок, и обучили его подражать бормотанию токующего тетерева. Еще их занимала такая игра: они выкапывали ямку в земле, и старший из братьев командовал: «Начали!» И тут они расстегивали ширинки и начинали орудовать рукой, пока кто-нибудь не посылал в ямку молочно-белую струйку.

Однажды старшему брату удалось поймать тетерку.

— Сейчас она увидит лесных духов! — закричал он, и, собрав горсточку маленьких грибов, они засунули их глубоко в клюв напуганной птице, крепко сжимая ее. Когда они потом отпустили ее, тетерка стала растерянно метаться перед мальчиками, очевидно, уже больше не боясь людей. Но теперь что-то другое, похоже, стало пугать ее, что-то внутри, и она громко квохтала.

— Какие там лесные духи! — воскликнул младший из братьев. — Это только старики могут верить в такую ерунду!

До вечера в лесу раздавались крики тетерки, но братья уже не обращали внимания на взбесившуюся птицу, а стали рассказывать о лесорубе, который накануне видел рысь. Младший брат уверял, что лесоруб очень испугался, но старший возразил, что только маленькие дети всего боятся. «Так что дуй домой, малявка!» — сказал он, шлепнув младшего брата.

— Не видели мы сегодня никакой рыси, — пожаловались братья отцу, вернувшись домой, и Эйлиф огорченно развел руками, пообещав Ушастому, что он как-нибудь отвезет его до самого леса на одном из автомобилей лесопилки.

— Но сегодня ночью, — заверил он, — поверь мне, сегодня ночью нас разбудит северное сияние.

К тому времени Ушастый уже понял, что если дядя с таинственным видом говорит о северном сиянии, он на самом деле хочет сказать следующее: «Извини, но в Нурланне совсем не так интересно, как тебе рассказывала мать». Поэтому он очень удивился, когда братья разбудили его посреди ночи.

— Северное сияние, — сказал старший с преувеличенно серьезным видом.

Через окно Ушастый смог различить фиолетовые сполохи, бежавшие по небу, — какой-то психоделический млечный путь, и он пошел вместе с братьями в гостиную, где те стали умолять отца отпустить их на вырубку, чтобы лучше разглядеть северное сияние.

— Ну, хорошо, — сказал Эйлиф и внимательно посмотрел на племянника, — но осторожнее с лесными духами!

— Мы не позволим древесным духам пройти сквозь нас! — ответили братья хором. В семье было принято так говорить, и даже Бьорк пришлось выслушать эту мудрость в первый же вечер, когда они с братом сидели в гостиной: «Не позволяй лесным духам пройти сквозь тебя», — сказал тогда Эйлиф. Лесными духами он в данном случае называл уныние и отчаяние. Позволить лесным духам пройти сквозь себя — означало спасовать перед темным или тайным прошлым.