упала удачно, на ножку опрокинутого стола, и на стакан зелья в ней еще осталось. Влад кинул Нгуена на пол, наступил ему коленом на грудь и похлопал ладонью по его щекам.

– Ну, что, Чак Норрис? Выпей за свою погибель!

Вьетнамец крутил головой, плевался, кашлял, и все же нам удалось влить ему в рот шампанского со снотворным. Когда содержимое бутылки благополучно отправилось в желудок Нгуена, Влад посадил его на стул и крепко связал ему руки и ноги моим поясным ремнем, объяснив этот выбор тем, что свой ремень он снять не может, так как на его мускулистой талии джинсы без ремня держаться не будут.

Пока мы занимались пленником, Анна сидела на тугих мешочках с золотом и курила, пытаясь перехватить мой взгляд. Я старательно уводил глаза в сторону и со страхом думал о будущем. Нам с Анной предстояло разбирать завалы в наших отношениях, которые были запутанны до предела.

– Все, друзья, – сказал Влад. – Пора сваливать. Наша миссия закончена.

Он положил видеокассету на середину стола и широким фломастером написал на его пластиковой поверхности: "АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ФИЛЬМ ПРИНАДЛЕЖАТ ВЛАДУ УВАРОВУ." Подумал и дорисовал то, что, на мой взгля, мужчине в его возрасте делать не следовало бы: "ПРИВЕТ ПАВЛУ ГРИГОРЬЕВИЧУ", и рядом – кулак с торчащим кверху средним пальцем.

Наша ученая обезьяна в звании кандидата исторических наук иногда проявляла поистине подростковый интеллект.

23

Анна пригласила меня к себе встретить Новый год. По своей наивности я полагал, что ночь мы разделим на двоих и, конечно, был просто убит, когда дверь ее квартиры мне открыл Влад. Легкомысленный цветастый фартук, который был на нем, и выпачканные в майонезе руки придавали этому цивилизованному йети совершенно дурацкий вид, но все равно на мое лицо легла тень траура.

– Ты что ж, уже поселился здесь? – спросил я, ткнув букетом роз Владу в лицо и бесцеремонно наступив ему на ногу.

– Почему поселился? – пожал плечами Влад, выдергивая из подбородка шип розы. – Она пригласила меня на одиннадцать, а я пришел утром. Надо ж бабе помочь…

– Где она?

– В парикмахерской… Да ты раздевайся, будь как дома. Сейчас мы с тобой по стакашке дерябнем.

– Спасибо, – ответил я сквозь зубы и надолго заперся в ванной.

Прицепился, как банный лист к заднице, думал я, включив горячую воду полной струей. Потом встал перед большим зеркалом, с ненавистю глядя на свое отражение: надо же, в костюмчике, галстучке, прилизанный, налаченный. Смотреть тошно! Влад – другое дело, он без комплексов. Ему сказали прийти вечером, а он приперся утром, занял кухню, и Анна смогла спокойно уйти в парикмахерскую. Вот такой мужик ей и нужен. Я же создаю только проблемы, только терзаю ее. Там, в особняке Жоржа, она сказала мне правду, она высказала все. В каждом спектакле есть сценарий, но есть что-то от души.

Влад дожидался меня под дверями с двумя стаканами клюквенного аперитива.

– Ты случайно не знаешь, – сказал он, протягивая мне стакан, – в оливье селедку надо добавлять?

– Естественно, – ответил я. – И селедку, и две ложки меда, взбитых в банке горчицы, и все это присыпать молотым мускатным орехом, вымоченным в коньяке, да выжать один лимон, и еще присыпать горохом.

– Правда? – выпятил полные губы Влад. – А какого черта я туда уже майонез вбухал?

– Я не знаю, почему ты все в жизни делаешь с точностью до наоборот! Начиная от встречи со мной на Симферопольском шоссе, и заканчивая оливье! Мозги, наверное, у тебя не так поставлены!

– Ладно, не горячись, – примирительно сказал Влад. – Главное, что все хорошо закончилось. А салат мы сожрем за милую душу. Сейчас еще пару стакашек аперитиву дерябнем – и сожрем.

– Нет, – все не мог успокоиться я. – Ты объясни мне, как так получилось, что ты, вытащив из почтового ящика Анны мою телеграмму и зная, где и когда она должна была меня ждать, все-таки не встретил меня? Да я на твоем месте костьми лег бы на этом шоссе, но черный "опель-сенатор" перехватил бы во что бы то ни стало!

– Да не тарахти ты! – незлобно прикрикнул на меня Влад. – Ты хочешь меня выслушать или же будешь говорить сам?

– Ну, давай! Я попытаюсь тебя понять.

– Ты видел затор на развязке, где выезд на Подольск и Тулу?

– Видел.

– Ты не мог предположить, что или я, или Анна застряли в пробке? Почему не встал на обочине и не подождал час-другой?

– Там не было обочины, – ответил я. – Там вообще остановка запрещена.

– Встал бы в другом месте. Я же не поленился два часа караулить тебя там!

– Лучше бы караулил меня у дверей в банк, – огрызнулся я. – Твой друг, ничего не подозревая, вынес из банка кейс с бомбой, а ты спокойно ждал меня на Симферопольском шоссе!

– Но ты же все равно не открыл кейс! Там были кодовые замки, а я прекрасно знаю твое железное терпение. И был уверен, что Цончик отберет у тебя кейс раньше, чем ты его откроешь.

– А если бы я все-таки открыл его? – допытывался я.

– Не корректный вопрос, – пряча глаза, ответил Влад. – Ты начинаешь обвинять меня в том, чего не произошло.

– Ладно, – махнул я рукой. – Допустим, ты был уверен: кейс вскроет только Цончик, Но тогда объясни, какого черта ты столько времени прикидываться моим врагом? Я ведь действительно думал, что ты работаешь на Тарасова и продал ему нас!

– Ты считаешь, что я долго прикидывался?! – взревел Влад, и по коридору прошелся сквознячок. – Нет, совсем не долго! Просто такого недогадливого тупицы, как ты, мир еще не знал! Ну, давай вспомним: первый раз я встретил тебя у Жоржа и, тыкая пальцем в кнопки, ясно показал номер, по которому ты должен был позвонить. Ты запомнил его? Ты мне позвонил? Цирковая обезьяна сто раз бы уже догадалась, что от нее требуется!

Влад начинал давить на меня. Не останавливаясь, он развивал успех:

– А эта идиотская ночная беготня по подъездам в Бирюлево! Я, рискуя раскрыться, выслеживаю тебя, поднимаюсь к тебе по лестнице, зову, а получаю ногой по морде. Ты о чем тогда думал, Вацура? У тебя вообще какие-нибудь шевеления в черепной коробке происходили?

– Не помню! – огрызнулся я. – Но ты тоже хорошо! Мне, например, никогда бы не пришло в голову стрелять в тебя из-за елок, давая понять тем самым, что я твой друг и очень хочу с тобой поговорить.

– Знаешь ли, дорогой мой! – Влад размахивал руками от возмущения. – Когда уже все способы исчерпаны, приходится стрелять. Когда