Санктуарий, омываемый морем.

Разнообразие его богов, многоликость его торговцев, последняя потерянная полоска безопасной земли в империи. Нисибиси навалятся с севера, бейсибцы сметающим все на своем пути цунами хлынут с юга, а неглупому человеку, всю жизнь прослужившему солдатом у облаченных в пурпур и золото дураков, останутся в награду только уличные беспорядки, убийства и смерть от брошенного кем-нибудь камня.

Дурак, подумал он, пылая к Кадакитису ненавистью за то, что тот не был тем, кем должен был быть. И, словно наяву, увидел темные глаза, почувствовал легчайшее прикосновение мягких губ, за которым следовало головокружительное нисхождение во тьму.

Страт взял поводья. Терзаясь мучительными мыслями, он бросил взгляд на верхнюю часть города — и, рванув поводья, послал гнедую вскачь через Лабиринт, по все более извилистым улицам. Вот промелькнула одна стена, другая, на которых, забивая обычные непристойности, были намалеваны красные буквы НФОС, а поверх раскинул крылья голубой ястреб Джабала. Гнедая поддала копытом глиняные черепки, напугав девушку, с криком метнувшуюся в сторону. Брошенный в спину камень грохнул о булыжники мостовой. Молодежь, как всегда, готова к протесту.

* * *

В неком доме в верхней части города раздалось эхо легких шагов и стук закрывающейся двери — это, кутаясь в свое одеяние, Мория сошла вниз. Отругав слуг, она прошептала уличное проклятие и остановилась как вкопанная на лестнице, широко раскрытыми глазами глядя на того, кто предстал перед ней. Запахнулась поплотнее, откинула спутанную прядь нечесаных волос и моргнула, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Ей, бывшей воровке, некогда носившей ястребиную маску, был хорошо знаком силуэт, вырисовывавшийся в изысканном фойе возле кароннской вазы. Элегантный, одетый в плащ мужчина, улыбаясь, смотрел на нее.

Сердце ее заколотилось.

Хаут.

Мория бросилась по лестнице вниз, все время твердя себе, что она больше не уличная фея, не крутая особа, повидавшая такое, что Хауту и не снилось; и все равно он оставался для нее воплощением элегантности, а сама она — прежней Морией с улицы, только немного растолстевшей и безумно испуганной.

— Мория. — Голос Хаута был сдержан, но в нем слышалась сексуальная хрипотца, на которую тут же отреагировали струны ее души. Девушка с несчастным видом остановилась, и он обнял ее за плечи. Они оба принадлежали Ишад, как и этот дом. Никто не впускал его сюда. Он мог пройти через любую дверь, стоило ему лишь пожелать.

— Мой брат исчез, — сказала она. — Его нигде нет.

— Ошибаешься, — сказал Хаут. — Она знает, где он. Мы с Висом нашли его. Сейчас он выполняет небольшое задание. Очередь дошла и до тебя.

У Мории задрожали губы. Сначала то был страх за Мор-ама, ее полубезумного брата, так же. как она сама, прикованного к Ишад; а потом она испугалась за себя, ибо понимала, что попала в ловушку, из которой не вырваться. Ишад дала им этот дом, и, когда ей требовались их услуги, она приходила и по кусочкам забирала их души.

— Для чего? — спросила она, а Хаут ласково, словно любовник, прикоснулся к ее лицу и убрать с него спутанные пряди. — Для чего? — Губы Мории тряслись.

Наклонившись, он поцеловал ее. Прикосновение губ было нежным, ласковым и пугающим одновременно. Он пристально посмотрел ей в глаза.

Неужели, Мория была ошеломлена, неужели Хаут все еще любит ее? Нет, глупая мысль. Достаточно вспомнить, кто такая она и кем стал он, — ответ будет ясен. Собравшись с мыслями, девушка легонько оттолкнула бывшего раба и отступила назад. Ее одеяние распахнулось, но Мории было все равно: низкорослая, коренастая, пропитавшаяся вином женщина — кому она такая нужна?

— Где он? Где мой брат?

— Он там, на улицах. — Сунув руку за ворот, он вытащил предмет, который ни в коем случае не мог быть рожден в Низовье. — Вот. — Красная роза выглядела чуть-чуть помятой. Но, рдея, блистала и словно светилась — видение чистоты и свежести. — Это тебе.

— Из Ее сада?

— Цветы могут расцвести даже зимой. Если им немного помочь. Для Нее это не имеет значения. Для Нее вообще мало что имеет значение. Ты тоже можешь расцвести, Мория. Нужно только немного позаботиться о тебе.

— О боги. — Зубы ее стучали. Пытаясь прийти в себя, она посмотрела на Хаута. На мужчину с изящной (чужеземной) речью, которого она когда-то (но не теперь) знала. Мория взяла розу и укололась о шип. — Помоги мне отсюда выбраться. Хаут, помоги мне отсюда выбраться.

— Нет, Мория, так не пойдет. — Его руки обхватили ее лицо, потрогали волосы, погладили по щеке. — Ну-ну, ты же можешь быть красивой.

Прикосновение рук к ее лицу стало еще мягче, еще нежнее, оно, подобно принесенной им зимней розе, оставляло ощущение свежести и прохлады.

— Ты можешь. Можешь стать всем, чем захочешь. У твоего брата — свое предназначение. Он слаб. А ты никогда не была слабой. Он глуп. А ты никогда не была глупой.

— Если я такая умная, то почему я здесь? Почему я заперта в этом доме, где полно золота, которое я даже не могу украсть? Почему я должна подчиняться приказам…

Его палец прикоснулся к ее губам, но Мория благоразумно замолчала сама. В его глазах мелькнула тень, их выражение, как всегда, ускользало от нее, быстро меняясь, мгновенно растворяясь в свойственной рабу сдержанности, в кажущейся застенчивости, которой он придал некий тайный смысл. Впрочем, скрытность и вкрадчивость были присущи ему неизменно.

— Она требует расплаты по долгам, не так ли? — спросила Мория.

— Доверься мне, — сказал Хаут. Его пальцы скользили по ее щекам и шее. — Немногие женщины привлекают меня. Разумеется, с ней я ложе не делю. Да, она требует расплаты. А когда мир изменится, ты будешь носить атлас и есть с золота…

— О боги, Шальпа и Илье де… — Голос ее изменился, он, выдавая ее, потерял свою грубость и стал по-ранкански мягким. Замолчав, Мория сплюнула. — О мои боги! — Эти слова получились звучными и отчетливыми.

— Ты укололась о мою розу.

Хаут взял ее руку, прижал к губам и поцеловал то место, где выступила капелька крови, и Мория, которая с кинжалом в руке встречала уличных бандитов, которая с помощью ножа всадила уважение к себе во многих забияк, стояла и дрожала от этих прикосновений.

Еще более сильная дрожь охватила ее, когда, побуждаемая Хаутом, она повернулась к зеркалу и увидела красивую темноволосую женщину. На Морию накатило бешенство. Это он сделал ее такой. Такое же колдовство, как с розой. Она обернулась к нему с яростью в глазах:

— Будь ты проклят, я тебе не игрушка!

(Но голос отказывался грубеть, и произношение было совсем не илсигским.)

— Такой я видел тебя всегда.

— Будь ты проклят!

— И такой ты нужна Ей. Оставь Мор-ама улицам. У него свое предназначение. Ты пойдешь в верхний город.