вырвало полупереваренной пиццей из помойки, и я не сомневался, что задохнусь насмерть). В этот раз они действовали слаженно и профессионально — не будь мне так страшно, я бы вручил им награду за хорошее обслуживание клиентов.

Едва я ступил на дорогу, они с идеальной синхронностью вышли из машины. Оба здоровенные, мясистые, сразу видно — копы. Рядом с такими у меня мускулы на шее сразу натягиваются, как струны на теннисной ракетке. Один встал у обочины, преграждая мне дорогу, и с монотонностью хищного зверя завертел головой, глядя, не идет ли кто. Другой направился ко мне, в три быстрых шага вступил в мое личное пространство и махнул перед носом заламинированным удостоверением ДВБ. Не давая мне времени прочитать, движением фокусника сунул карточку обратно в карман.

— Маркус, — сказал он. — Нам бы хотелось поговорить с тобой.

Если страшно, не молчи…

— Я предпочел бы говорить в присутствии адвоката, — отозвался я.

— Не нужен нам адвокат. Просто неформальная беседа. — От него повеяло дезодорантом «Акс». Самый нелепый аромат для рослого громилы.

— Разрешите еще раз посмотреть ваше удостоверение, — сделал я еще одну попытку.

— Нечего тебе на него смотреть. Пойдем.

Топай, бегай…

Я сделал осторожный шаг по Мишен-стрит, прочь от копов, заранее высматривая прохожих, которых можно было бы позвать на помощь. Но тут железная рука вцепилась мне в бицепс и потянула вверх. Я повис, не касаясь ногами асфальта. Казалось, плечо вот-вот вывернется из сустава.

И кричи…

— ПОЖАР! — завопил я. На крик «Помогите!» никто в Мишене даже не обернется, зато всегда найдутся желающие поглазеть на пожар. Так, по крайней мере, рассказывали на уроках самообороны. — ПОЖАР! — еще громче закричал я.

Другой рукой полицейский плотно зажал мне нос и рот, подсунул большой палец под подбородок, не давая разжать челюсти.

Может, надо было все-таки кричать «ПОМОГИТЕ!».

* * *

Усаживая меня в машину, они привычным полицейским движением, одновременно грубым и заботливым, пригнули мне голову, чтобы я не высадил себе мозги о дверную раму. Но теперь я был на 110 процентов уверен, что они не из полиции, не из ДВБ и вообще не имеют отношения к государственной службе. Их выдавало техническое оборудование — ничего похожего на побитые, поцарапанные ноутбуки в прорезиненных корпусах, какими снаряжены патрульные машины сан-францисской полиции. А у этих громил компьютеры были военного образца, матово-черные, с массивными стальными накладками по углам, с поляризационными фильтрами, видеть сквозь которые мог только тот, кто сидит прямо перед монитором, а всем остальным предстает лишь черный экран. Выглядели эти гаджеты так, словно дизайнер никогда не видел настоящих компьютеров и представляет их себе лишь по описаниям человека, разъезжающего в мощных машинах вроде «хаммеров».

И приемник GPS у них тоже был, да не простой, а военно-навороченный, ощетинившийся, как еж, короткими прорезиненными антеннами. Уличная карта на дисплее отображала знакомые улицы Мишена в квадратной восьмибитной графике и не имела ничего общего с обычными гражданскими навигаторами или гугл-картами. Прямо в приборную панель были вделаны бронированные USB-порты с парными светодиодными лампочками под закаленным стеклом. В салоне стоял отчетливый запах новой машины, словно они не далее как утром заказали для моей поимки новенький шпионский автомобиль, а после операции обольют его бензином и столкнут с обрыва.

Весь вид этих парней говорил о том, что у них есть деньги, много денег, и они не боятся их тратить. Они не походили на нищебродов с госслужбы, которым приходится заполнять кучу нелепых бумаг, чтобы получить возмещение расходов, как вынужден был делать отец, покупая книги для своего факультета в Беркли. Тот, что стоял на страже, скользнул на заднее сиденье рядом со мной. Я заметил, что на задних дверях с внутренней стороны нет ручек, и задумался, как, интересно, он выберется, когда со мной закончат. Странная мысль. Она навела меня на размышления о том, что конкретно будет означать «со мной закончат».

— Привет, Маркус, — сказал мой сосед на заднем сиденье. От него тоже пахло «Аксом» — видно, это фирменный запах Сволочандии. Вид у него был обезоруживающе дружелюбный, гладко выбритое лицо изрезано веселыми морщинками. Он лучился неколебимым спокойствием и уверенностью в себе, словно повзрослевший типаж самого популярного парня футбольной команды из дурацкого подросткового фильма. — Можешь называть меня Тимми.

Если они намеревались разыграть спектакль с добрым и злым полицейским, то Тимми явно взял на себя роль доброго.

— Я бы хотел посоветоваться с адвокатом, — повторил я.

Его улыбка стала еще шире.

— Так я и думал. Именно это она и предсказывала. Даже голос сумела изобразить. Она тебя прекрасно знает.

«Она» — это наверняка Кэрри Джонстон. Забилась, как бурундук, в удобную норку, грызет попкорн и развлекает подчиненных рассказами о моих жалких корчах.

Эти ребята явно хотят что-то из меня вытрясти, добиться чего-то, выпытать имена тех, кто имел доступ к пропавшим документам, пароли или ключи, местонахождение всех копий. Норовят меня запугать. И это им удалось. Я еле сдерживал рвотные позывы. Боялся, что вот-вот обмочусь.

Нет. Знаете, что я ощущал на самом деле? Как будто я тону. Словно меня опять привязали к доске, подняли ноги выше головы, закрыли рот липкой пищевой пленкой и капля по капле заливают в нос воду. Она затекает в дыхательное горло, срабатывает кашлевой рефлекс, я судорожно пытаюсь втянуть воздух. С каждым кашлем пищевая пленка выгибается наружу, выпуская из легких последние остатки драгоценного воздуха. А с каждым вздохом плотно прилипает к губам, и я втягиваю носом все больше и больше воды. Легкие опустели и сжимаются. В голове вспыхивает чудовищный фейерверк, сливаются последние огни и звуки, какие воспринимает обезумевший мозг, понимая, что вот-вот угаснет, погибнет, сгниет.

Вот что я чувствовал.

Меня прошиб пот, на грудь словно поставили тяжеленную гирю. Я понимал, что нахожусь во власти человека, который уверен, что может безнаказанно делать со мной все, что захочет, и ему ничего за это не будет.

— Маркус, дружище, успокойся. Мы не сделаем тебе ничего плохого.

Я мысленно пнул себя за то, что выказал слабость. Однажды я спал в неудобной позе и что-то защемил в ноге — то ли нерв, то ли сосуд. Проснулся, и нога стала как деревянная. Встал — она подвернулась, я упал и растянулся во весь рост. Вот и теперь у меня было похожее ощущение — как будто некая внутренняя сила, место, куда я погружался, сидя в храме на плайе, внезапно предала меня, причем в миг, когда я меньше всего ожидал этого.

— Я бы хотел, — пролепетал я сдавленным голосом, — посоветоваться…