— Вы меня не слушаете, — пожаловался Хоуд.

— А? Нет, что вы, слушаю. Продолжайте.

Или тут всему причиной возраст? Или Анна? И — будь откровенным, не юли! — может быть. Марта? Может быть. Не потому ли это, что Гвен ужалена страшным жалом старости, — о, она еще далеко не стара, но все-таки уже не молода, — и потому он инстинктивно бежит от нее, подобно тому, как здоровое молодое животное сторонится тех, кому скоро грозит гибель, или бросается на них. Если так — очень жаль! Неужели мы до сих пор во власти этих первобытных инстинктов?

А потом, откуда это чувство глубокого удовлетворения? Ну, это гораздо проще. Я удовлетворен тем, что я сделал. Вместо бесконечных разговоров о том, что следует предпринять, я что-то сделал и сделал это успешно. И потом я доказал Гвен, что я мужчина. Наши отношения были испорчены тем, что мне стало известно, что все это было подстроено заранее и что на меня смотрели как на достигшего половой зрелости младенца, который нуждается в заботе и которого нужно отдать в ясли законного брака. А теперь я доказал Гвен, что могу быть независимым от нее, что она нуждается в моей заботе больше, чем я в ее…

Какое жалкое тщеславие!

Бедная Гвен, бедная Гвен!

В редакциях больших газет имеется отдел, который в шутку называют «моргом». Это огромная алфавитная картотека вырезок и заметок о людях, «о которых часто пишут». Для знаменитостей заранее заготовлены некрологи на случай смерти.

Имя мистера Риплсмира, естественно, фигурировало в списке знаменитостей, ибо он был очень богат. К сожалению, тот, кому было поручено написать некролог, несмотря на все свои старания, не мог найти ничего, что свидетельствовало бы о каких-либо общественных заслугах мистера Риплсмира. Поэтому ему пришлось основательно покорпеть над составлением заметки на полстолбца, которую, с точки зрения газетной политики, надлежало почтительно посвятить риплсмировским миллионам. Те, кто в свое время прочтут некролог мистера Риплсмира, наверняка найдут там следующий литературный перл:

«Его прирожденная доброта выражалась в теплом радушии, и он любил собирать у себя небольшое, но избранное общество своих близких друзей и угощать их изысканнейшими блюдами и винами, коих он сам был незаурядным ценителем».

Это звучало очень недурно, и, оставляя в стороне неизбежное в печати suggestio falsi и suppressio veri,[16]было довольно точно. Мистер Риплсмир действительно любил вкусно поесть и выпить, и он действительно приглашал своих знакомых к столу. С другой стороны, его «прирожденная» осторожность (следуя меткому выражению автора некролога) «питала отвращение к излишним и ненужным расходам». Собственно говоря, он охотно поглощал бы произведения своей кухни и своих подвалов в гурманском уединении, если бы у него не было патологической боязни проводить вечера в холостяцком одиночестве. Поэтому почти каждый день у телефона разыгрывались душераздирающие сцены, пока наконец мистеру Риплсмиру не удавалось залучить одного, двоих или максимум троих продажных любителей ходить по гостям, которые в обмен на бесспорно прекрасный обед соглашались помочь мистеру Риплсмиру и выносить скуку его общества до полуночи.

Таким образом случилось, что мистер Чепстон и Крис были приглашены к обеду, причем для Криса это было скорее приказание, чем приглашение.

Мистер Чепстон сговорился встретиться со своим бывшим учеником примерно за час до обеда в библиотеке. Ему нужно было сообщить Крису забавную новость. Выяснилось, что, следуя движению своей симпатичной души, мистер Риплсмир решил, поелику возможно, обмануть ожидания своих наследников и завещать обществу свой городской дом и все движимое имущество: это должно было называться библиотекой и музеем имени Риплсмира.

— Его мысль, — сказал мистер Чепстон, тихонько пофыркивая, — заключается, по-видимому, в том, чтобы оставить на содержание «музея» недостаточную сумму денег, так, чтобы часть расходов по его содержанию лежала вечным бременем на налогоплательщиках. Это, согласитесь сами, ловко придумано. По крайней мере часть населения никогда его не забудет, хи-хи-хи!

— Неужели вы думаете, что лондонский муниципалитет или какое бы то ни было другое учреждение примет такое мифическое наследство?

— Этого можно добиться, — задумчиво сказал мистер Чепстон, — хотя ему, может быть, и придется несколько раскошелиться.

— Но, боже милосердный! — воскликнул Крис, вскакивая со стула и принимаясь расхаживать по комнате. — Какая от этого может быть польза для общества?

Мистер Чепстон хихикнул и захлопал глазами наподобие филина.

— Я могу только привести подлинные слова нашего высокочтимого друга, — сказал он. — По его мысли, этот дом будет представлять исторический интерес. Он покажет обстановку и образ жизни частного лица — джентльмена двадцатого века, то есть дом будет примерно тем же самым, чем Дворец Даванцати является для средневековой Флоренции. Коллекции будут распределены по теперешним парадным комнатам. А гравюры и книги будут предоставлены в распоряжение избранного числа ученых…

Крис остановился и стукнул кулаком по столу.

— Он рехнулся, — сказал он выразительно, — или, хуже того, страдает манией самовлюбленности, которая заставляет его разыгрывать благодетеля человечества, чтобы удовлетворять свое тщеславие ныне и присно, после своей смерти!

— Не все ли равно, каковы мотивы, если общество извлечет из этого пользу? — тонко заметил мистер Чепстон.

— Ничего оно не извлечет! — в сердцах воскликнул Крис. — Все это сплошной блеф. Эта библиотека — красивый зал, но ее содержимое стоит не больше, чем склад подержанных книг. Это не настоящая библиотека: это огромное и беспорядочное собрание разрозненных томов.

— Однако он говорит, что затратил значительные суммы, пополняя библиотеку и прочие свои коллекции.

— Лучше бы он затратил хоть немного вкуса и знаний! — воскликнул Крис по-прежнему возмущенно. — А его так называемые коллекции — всего лишь собрание дорогого старья. Конечно, для антикваров они представят большую ценность, но они не выражают ничего, кроме покупательной способности Риплсмира…

— Сядьте и выслушайте меня, — серьезно сказал мистер Чепстон. — Сядьте. Вот так. А теперь вот что я скажу вам, милый мой мальчик. Может быть, вы и правы, но, конечно, что бы мы с вами ни говорили и ни делали — его решение от этого не изменится. Он просто-напросто найдет себе кого-нибудь еще. Здесь перед нами очень богатый человек, на которого можно повлиять. Почему бы нам не использовать хоть часть его богатства на наши более высокие цели?

— Потому что это невозможно, — решительно отрезал Крис. — Нам помешают его тщеславие и глупость. Я уже пытался. У меня был план сделать его библиотеку центром по изучению истории, с тем чтобы использовать это и для изучения современности. Нечто вроде справочной библиотеки для специалистов и в то же время небольшого идейного центра рационализации жизни. Вы знаете, что я имею в виду. Так вот, я тщательно разработал подробную схему и изложил ее ему во всех деталях. Думаете, он хотя бы выслушал меня? Как же! Он «пришел в ужас» от моих «разрушительных идей», решил, что я хочу «лишить жизнь всякой романтики», и отверг мой план как «опасные или даже вредные глупости». Мои глупости, позвольте добавить, состояли в том, что я исходил из мысли, что человеческое знание не должно использоваться бессовестными личностями и группировками для порабощения человечества, а должно быть направлено на организацию человеческой свободы и счастья. А это, по мнению мистера Риплсмира и его слишком многочисленных единомышленников, вредные глупости!