В школе на переменах, насколько я понимаю, все трое по-прежнему в основном торчали в комнате «С5-б», где у меня больше не было причин появляться. Равно как и в лесу. По выходным я старался держаться подальше от Сумраков. У меня не было абсолютно никакого желания случайно натолкнуться на них в этих диких местах, где они строили свои дурацкие планы, покупаясь на фантазии друг друга и общаясь с монстром из своих сновидений.

Но, конечно, полностью избегать их не получалось. Я видел всех троих на уроках и время от времени на игровой площадке. И хотя всеми силами старался делать вид, будто их там нет, получалось это не лучшим образом, поскольку у меня создавалось впечатление, что уж они-то меня отнюдь не игнорируют – или по крайней мере Чарли. То и дело по затылку вдруг ползли мурашки, и, обернувшись, я видел где-то поблизости всех троих – Чарли всегда посматривал на меня с ехидной улыбочкой и выражением коварного торжества на лице.

«Может, ты и вышел из игры, – словно говорил он. – Но эта игра для тебя еще далеко не закончена».

Каждый раз я отворачивался, удивляясь, почему вообще когда-то был с ним в друзьях. Исключительно из-за Джеймса, конечно же. Но я не видел, чтобы Джеймс хоть раз глянул на меня. Вместо этого он всегда смотрел куда-то в землю, словно не зная, куда себя девать, и помню, казалось, что в компании этих двоих Джеймс чувствует себя все более и более неуютно. Наша маленькая группа с самого начала отличалась властным неравенством, но мое присутствие слегка уравновешивало баланс сил, – теперь же казалось, что без меня Чарли и Билли даже еще больше сблизились, откровенно доминируя над Джеймсом.

Как-то на одной из больших перемен я стоял на самом краю игровой площадки и увидел вдалеке всех троих. Джеймс шел между Чарли и Билли – с таким пришибленным видом, что напомнил мне пленника, которого ведут куда-то помимо его воли.

Но ведь он сам сделал свой выбор, разве не так?

Я некоторое время наблюдал за ними, повторяя себе, что мне плевать, что мне он больше не нужен.

«Да пошел он в жопу!»

А потом закинул свою сумку на плечо и двинулся мимо стройплощадки в сторону теннисных кортов и стоящей там скамейки.

Потому что у меня было с кем проводить время, помимо моих бывших друзей.

В наши дни

«Странно, что вы не предпочли гостиницу».

Вот что вчера сказала мне Аманда. При этих словах я и сам тогда удивился. Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Действительно, почему я так не поступил? Вопрос на самом деле был не в деньгах – просто, наверное, какая-то часть меня желала, чтобы я так себя наказал. Или, если подумать о том, как вся моя жизнь на протяжении всех этих лет спотыкалась и обламывалась в тени того, что тут произошло, то, может, на каком-то подсознательном уровне я решил, что это просто нужно сделать – почти как бросить вызов самому себе.

«Вот видишь? Оказывается, ничего страшного».

Если даже и так, то появление сделанной Чарли куклы все изменило. На сей раз я никак не собирался ночевать в доме. Собрал вещи, в том числе коробки, которые сохранила моя мать, а потом сел в машину и поехал обратно в Гриттен. Нашел самый дешевый отель, какой только смог, и заселился в него, решив, что утро вечера мудренее.

Но мне никогда не удавалось нормально спать в отелях. И даже здесь, вдали от материнского дома, то смутное ощущение угрозы и дурное предчувствие не оставляли меня. Да, стук в дверь вполне мог быть чьей-то дурацкой шуточкой, а тот человек в лесу – просто бродягой, но подброшенная мне кукла не поддавалась никакому рациональному объяснению.

Она же не по воздуху ко мне прилетела, кто-то ее подбросил. Кто-то, нацелившийся на меня.

И сколько бы я ни твердил себе, что это совершенно исключено, но все равно никак не мог избавиться от ощущения, что за всем этим стоит Чарли. Я проворочался в постели до самого утра, припоминая, как он смотрел на меня и через несколько недель после того, как я покинул группу. Как и то чувство, которое при этом у меня возникало, – чувство, что это отнюдь не конец.

«Эта игра для тебя еще далеко не закончена».

Ранние часы застали меня за пределами гостиницы, шагающим по улицам Гриттена.

В этот час мир вокруг был полон тишины и покоя. Ни ветерка, только легкие прикосновения прохладного воздуха – почти желанное ощущение в преддверии жары, которая, как я знал, наступит чуть позже. Перепутанные ленты и нити облаков низко нависали над головой под рассветным небом. Они были так близко, что казались призраками, опустившимися пониже, чтобы присмотреться ко мне, и застыли настолько неподвижно, что, казалось, так и будут висеть там до скончания веков.

Я бродил по улицам, которые хорошо помнил – с бесконечными рядами безликой ленточной застройки, где домишки из красного кирпича неловко громоздились друг на друга. В те давние времена прямо над улицами были натянуты бельевые веревки, с которых растрепанными флагами свисало разномастное бельишко. Улицы немного изменились, но оставались знакомыми. И хотя я уверил себя, что брожу без всякой цели – просто куда ноги несут, но знал, что это не так, и в конце концов оказался на вершине подъема, который помнил гораздо лучше остальных.

Прямо передо мной возвышался дом, в котором тогда жила Дженни.

Я остановился прямо посреди тротуара, немного не доходя до него. Выглядел он практически так же, как и двадцать пять лет назад. Мой взгляд переместился на одно из верхних окон – в то время окно ее комнаты, и я представил себе ее узенькую девичью кровать, застеленную простеньким покрывалом, письменный стол с крошечным телевизором на нем, акустическую гитару на стойке в углу. Стены здесь были уставлены книжными стеллажами. Они вздымались до самого потолка – явно самодельные – и всегда казались мне слишком хлипкими, чтобы выдержать внушительную массу книг, нагруженных на полки. Казалось, что лишь фундамент из не поместившихся в них томов внизу не давал всей этой конструкции немедленно обрушиться.

Господи, до чего же четко я мог сейчас все это себе представить!

Помню, как самый первый раз пришел сюда и как неожиданно было увидеть Дженни не в школьной форме. Когда она открыла дверь, на ней были джинсы, выцветшая футболка «Айрон мэйден», которая казалась великоватой ей на пару размеров, и рубашка в черно-белую клетку.

Мы вдвоем поднялись наверх.

– Прости за беспорядок, – сказала она мне.

Дженни не было никакой нужды извиняться. Контраст с моей собственной комнатой немедленно поразил меня, и мне стало стыдно – когда я подумал о голых половицах и простом матрасе, кучках одежды и книг, о сырых стенах в нашем собственном доме. О личном одежном или книжном шкафе я мог тогда лишь мечтать – не говоря уже о телевизоре.

– Видела бы ты мою комнату, – сказал я.

Ответом мне стали поднятые брови.

– Не слишком ли ты торопишь события?