Сергей, в отличие от Тео, не стал говорить о гении Растрелли, спроектировавшем этот парадный вход, о балюстрадах и колоннах в ее украшении. Он лишь выдохнул:

– Черт возьми, как здорово! Сразу попадаешь в неземной мир! С тобой это тоже происходит?

– Да, Сережа!

В этом чистом, прекрасном мире Лера ощущала себя счастливой девочкой. Может, оттого и назвала впервые своего спутника так.

Вместе с потоком посетителей Лера и Сергей полюбовались картинами, о которых шумела пресса, и побрели дальше, пересекая царские залы, отделанные зеленым малахитом и другими породами уральских камней. Сергей был непосредствен и знал об искусстве еще меньше своей спутницы. Однако он не бравировал пробелами в знаниях, хотя и не стыдился их:

– А ты спроси эстетствующую богему, знают ли они теорему пределов, правило Лопиталя?

– Я тоже не знаю, – растерянно призналась Лера.

– Зато ты наверняка имеешь представление о системе литерации заголовков, или что вы, филологи, еще там зубрили…

– Это само собой.

– Отсюда вывод: все знать невозможно. Главное – чувствовать прекрасное.

И оба безмятежно наслаждались неповторимым духом Эрмитажа – Ноевым ковчегом всемирного собрания сокровищ. Наконец, экскурсанты вышли из сказочного дворца и оказались в просторном дворике-каре, вымощенном старинными булыжниками.

– Может, ко мне пойдем? – предложил Артюшов.

Лера покачала головой:

– Нет. Мне домой надо. Мои будут беспокоиться.

– Позвони им.

– Я должна ехать.

– Хорошо, я тебя подкину до вокзала. Они вышли из дворика, пересекли необъятную Дворцовую площадь и свернули к Мойке. Там на набережной стояли белые «Жигули» Сергея.

Сергей умело лавировал между потоками машин и вскоре довез Леру до Балтийского вокзала, откуда отправлялись поезда на Гатчину.

– Мне так жаль отпускать тебя.

Сергей потянулся к Лере, но она решительно отвернулась.

– А завтра встретимся? – спросил он обескураженно.

Лере и самой не хотелось расставаться с Артюшовым. Сегодня она узнала его с новой стороны. Как много у них, оказывается, общего. Оба делали себя сами. Получали образование, читали, ходили по музеям… Не родители водили их за ручку. Самостоятельное постижение мира прекрасного требует особенного душевного склада. Не каждый предоставленный сам себе подросток или молодой человек стремится к культуре. Лера с сожалением вышла из машины, но чувство самосохранения запретило ей откликнуться сразу на предложение Артюшова.

– Завтра навряд ли. Но через два дня я снова буду в редакции. О времени созвонимся.

Лера и Сергей встретились и раз, и другой. Но все их встречи проходили на людях – в музеях, в редакции, на конференциях. Изредка в кафе или ресторане. Лера упорно отказывалась ехать к Сергею домой. Он придумывал поводы:

– Понимаешь, Лера, у меня – новая квартира, выглядит как багажный вагон. Мне женский совет нужен… как ее в божеский вид привести.

– Ты продал свой дом в Сортавале?

– Нет. Родительский дом я оставил за собой.

– Твои родители умерли?

– Только отец. Мать с моей сестрой живет в Петрозаводске. Летом я собирался в Сортавалу. Я говорил тебе, какие волшебные у нас места. Если бы ты не уезжала так скоро, я бы тебя пригласил погостить.

– Я завтра улетаю.

– Так и не посмотришь мою новую квартиру?

– Ты упрямый!

И вдруг Лера поняла, что боится. Боится остаться с Сергеем наедине. Да, он казался ей собственным зеркальным отражением, тем, что называют «моя половинка». Но поздно, уже поздно что-нибудь менять. Она – жена Тео. Хотя Тео и Оливия… Сможет ли она простить ветреного мужа? Но ведь он простил ее в свое время. Как трудно разобраться во всем!

Чисто вымытый сверкающий белой эмалью «жигуленок» мчался по правительственной магистрали – Московскому проспекту, затем свернул на одну из улиц, к кварталу элитной многоэтажной застройки.

– Вот мы и приехали.

Сергей остановил машину возле нового кирпичного дома и помог Лере выйти на тротуар.

Лера молча подчинилась. Они вошли в подъезд, сели в лифт. Глаза и губы соединили их.

Жилище Сергея, несмотря на внушительные размеры элитного здания, простором не поражало. Скромная квартира-студия. В единственной комнате писателя был скучноватый порядок без следов уюта – два стола, геометрически ровно, под прямым углом, стоящие у окна, офисное крутящееся кресло рядом, коробки вдоль стен, тахта в глубокой нише. На одном столе громоздился компьютер, на другом – горы папок. Все они тоже были аккуратно сложены в стопочки.

Лера присела на тахту, покрытую синтетическим пледом с растительным орнаментом, Сергей включил магнитолу, притулившуюся на подоконнике. Комнату наполнили торжественные звуки музыки Грига. Затем хозяин принес из кухни поднос – розовобокие, похожие на бутафорские, яблоки, графинчик с коньяком, две рюмки. Поставил поднос на пол перед тахтой. Разлил по рюмкам коньяк.

Волны музыки подхватили двоих, раскололи сковывающий каждого панцирь сдержанности.

– Я много раз представлял, как ты приходишь ко мне в гости.

– Много раз?

– Когда я описывал подобные сцены в своем романе, я видел на месте героини тебя. С тобой мы откидывали этот плед. – Сергей широким взмахом сдернул с кровати покрывало, и глазам Леры предстало абсолютно свежее постельное белье. Будто они с Сергеем явились в пятизвездный отель, где все готово к вселению новых гостей.

От Леры не ускользнуло это сходство.

– У тебя все как в гостинице высшего класса, – произнесла она с легкой иронией.

– Я сейчас. – Сергей выскользнул в кухню и через минуту явился вновь.

Теперь он был облачен в коротковатый ему махровый халат голубого цвета. Длинные и стройные ноги, обильно поросшие волосами, возвышались перед глазами Леры, как стволы неведомых деревьев. Ей подумалось, что под халатом на Сергее ничего нет.

– Не стесняйся, глупенькая. Давай я помогу тебе раздеться. – Сергей опустился на тахту рядом с Лерой, протянул руку к застежке ее джинсов.

Лера сопротивлялась из последних сил, сама не понимая, почему так поступает. Она сжала колени, обхватила себя руками:

– Не надо, Сережа, миленький. Что ты делаешь со мной?

– Ты моя хорошая, не бойся. Мы же оба этого хотим, – шептал Сергей, приближаясь к цели. «Молния» на джинсах девушки разошлась под его рукой.

Нет, поведение Сергея было не насилием, а всего лишь поведением охотника. Интуитивно он чувствовал, что дичь желает быть пойманной в силки, но почему-то трепыхается. В этот критический момент раздался телефонный звонок.