«Боже праведный, предо мной сидит виг – сторонник самодержавия, – присвистнул про себя Джеймс. – Мир окончательно сошел с ума».

– Если бы только она не вышла замуж так рано, – добавил Мельбурн. – И за такого человека.

– Вы не одобряете ее выбор супруга?

– Кто я такой, чтоб быть судьей в подобных вопросах? Но, да, черт возьми, не одобряю.

– И я! – пискнула Агнесс и стрельнула глазами по сторонам, словно опасаясь, что в малахитовой вазе, занимавшей целый угол, притаились шпионы принца. В Виндзоре он нагнал на нее немало страха.

– Тем не менее нравственные качества принца Альберта не подлежат сомнению, – сказал мистер Линден, вспомнив про свой сан.

Он потеребил шарф, на котором остались следы пепла, там, где батиста коснулись пальцы призрака. Иногда ему казалось, что если затянуть шарф совсем уж туго, в голову перестанет поступать кровь, привнося с собой свежие мысли, и тогда под черепной коробкой останутся одни лишь клише, что, безусловно, облегчило бы ему жизнь.

– В том-то и беда, – опечалился бывший премьер. – Королева радовалась, что Альберт не знается с другими женщинами, а я ответил… не при барышне да будет сказано, но из песни слова не выкинешь… я ответил, что и этому придет свой черед. Как же я ошибался! Альберт, пожалуй, единственный принц на всю Европу, кто обходится без метрессы. Его батюшка, герцог Эрнст, заманил к себе в замок парижскую певичку и, решив не тратиться на провожатого, велел ей переодеться мальчиком. А вместо спальни определил ее в сарай, чтобы много места не занимала. Второй сын герцога, тоже Эрнст, приехал в Англию погулять на свадьбе брата, а в качестве сувенира увез домой дурную болезнь.

Джеймс кашлянул, напомнив о присутствии дамы, но лорд Мельбурн бровью не повел. У него накопилось.

– Лучше бы его высочество на сторону сходил, чем день-деньской маячить у жены за спиной. Королеве думалось бы вольнее, если бы ей постоянно не сопели в ухо.

– Как пастор я нахожу целомудрие принца похвальным.

– Так-то оно так, мой дорогой сэр, но вы представляете, сколько у его высочества нерастраченной энергии? И она конечно же его душит.

– И подбивает на дурные поступки, – согласилась Агнесс. Долго же она будет припоминать принцу то овечье сердце!

– Совершенно верно, мисс Тревельян. Настроить жену против старых друзей – этот поступок хорошим уж точно не назовешь.

Вновь пригубив херес, Мельбурн ослабил шейный платок. Точнее, развязала его Агнесс, намучившись смотреть, как милорд сражается с узлом.

Левая его рука была бесполезна. Пальцы согнуты, как у мертвой птицы, ногти пожелтели, хотя по-прежнему аккуратно подстрижены и тщательно отполированы. Если его раздражало, как она болтается, Мельбурн клал руку на колено и, задумавшись, постукивал по ней, словно по крышке часов или еще какому-то неодушевленному предмету. Свое увечье он принял с тем же равнодушием, что и прочие невзгоды, в изобилии усыпавшие его жизненный путь.

Только одно имя наполняло жаром его слова. Вернее, два имени. Виктория и Альберт.

– Раньше у меня были личные апартаменты и в Виндзоре, и в Букингемском дворце, теперь меня не приглашают даже на ужин. Иногда я подъезжаю к Букингемскому дворцу в своей карете. Я жду, когда стемнеет, чтобы зажгли свет и я мог бы различить силуэты за окном. Я вижу, как она скользит по гостиной, мне даже кажется, что я слышу ее смех…

– А что бы вы сделали, чтобы вернуть дружбу королевы, милорд?

Этот вопрос Джеймс собирался задать между делом, растворив его в беседе, словно гран мышьяка в бокале вина, но как же ему опостылело ходить вокруг да около! Он охотник, а не дознаватель. По мышцам прокатилась волна азарта, заставив их содрогнуться. Это было приятно и больно, все равно что наступать на затекшую от долгой неподвижности ногу.

Взгляд милорда, затуманенный винными парами, сделался вдруг цепким, оценивающим. Левая сторона лица застыла неподвижно, как осколок маски, на правой же прорезалась добродушная улыбка. Какой из них верить?

«Он предаст вас, – шелестел незримый голос. – Он считает, что так справедливо».

– Что бы я сделал? – протянул Мельбурн и подмигнул гостю. – О, я сделал бы все, что позволительно джентльмену, мистер Линден. Все и ни одним поступком больше.

«Так что же, по-вашему, позволительно джентльмену? – едва не выкрикнул Джеймс. – И что позволяли приличия в вашем веке, о котором так грезит Чарльз? Устранить соперника на дуэли? Но что, если вы слишком немощны, чтобы удержать пистолет, зато тесно связаны с потусторонним миром? Уж не пришла ли к вам старая когорта на подмогу?»

В той суматохе было не разобрать, в кого целился одержимый – в королеву или в принца-консорта. Пуля могла предназначаться Альберту. Из всего, что Джеймс знал о Клубе Адского Пламени, безусловно следовало, что святошу из Кобурга Дэшвуд прикончил бы с особым удовольствием. Кого сэр Фрэнсис не терпел, так это праведников. С ханжой можно договориться, из лицемеров получаются лучшие компаньоны для похода в бордель. Но истинного праведника ничем не проймешь. А принц-консорт был из этой породы. Под его благочестивым взором вянет порок, от ослепительной белизны его сердца все искушения бросаются наутек. Такого соблазнить невозможно. Только убить.

А сколько времени пройдет с момента его смерти, прежде чем из Букингемского дворца в Брокет-холл полетит письмо? Нисколько. Тем же вечером королева будет хватать Мельбурна за руки и орошать слезами его жилет с узором из павлиньих перьев. На похоронах он будет поддерживать ее под локоть. Потому что, кроме него, у нее никого не останется. И вокруг них, королевы и ее старого друга, вновь сомкнется круг…

«Если все так, то я вас понимаю, милорд. Но все равно покончу с вашими сообщниками, сколь бы ловки они ни были. Все потому, что они добыча, а я гончий пес, и ничего тут не поделать. И еще потому, что теперь я знаю, как с ними совладать».

Когда леди Мелфорд сообщили, что к ней с визитом преподобный Линден, повела она себя наихудшим образом: как чувствительная девица при упоминании имени жениха. Огромного усилия воли ей стоило не заметаться, не побежать ему навстречу, не бросаться в гардеробную в поисках платья покрасивее… Только насмешка в глазах камеристки, не то и впрямь мелькнувшая, не то почудившаяся, привела Лавинию в чувство. Приморозив камеристку к месту ответным взглядом, Лавиния снова опустилась в кресло, устроила ноги на скамеечке и приказала пригласить пастора прямо сюда, в малую гостиную.

Уютно горел огонь в камине за шелковым экраном с непристойно-пасторальной картинкой, умиротворяюще стучал в стекло дождь. Таким пасмурным осенним утром лучше бы подольше не вылезать из постели, спать и видеть сны, а выспавшись, потребовать прямо в кровать чашку горячего шоколада и читать, пока не придет время одеваться для музыкального вечера в салоне леди Холланд, где Лавиния обещала непременно быть… Но ей не спалось, она рано встала, и от безнадежности устроилась с книгой у камина.