– Странно все-таки… – задумчиво произнесла Лола.

– Что странно?

– Что он из простой семьи. Я, конечно, ничего в этом не понимаю – как в олигархи выходят, что для этого надо. Но он какой-то… непростой.

– Просто он московский, – улыбнулась Бина. – Простой московский парень. У нас ведь простые парни совсем другие, чем в Урюпинске. Или даже чем в… ну, не знаю – в Новосибирске. Конечно, если по жизни не вялые. Мозги иначе устроены, а главное, реакция другая. Резче, точнее. Они от роду такие, даже если без образования. А Кобольд к тому же «керосинку» закончил. Институт нефти и газа, – пояснила она, встретив недоуменный Лолин взгляд. – Вот поживешь в Москве еще годик-другой, приглядишься – поймешь, о чем я.

– Я вообще-то и так понимаю, – сказала Лола. – У папы моего тоже реакция мгновенная была, как ни странно.

– Почему странно? Он же у тебя вроде бы в Москве вырос?

– Да. Но он, знаешь, такой был… С Кобольдом ничего общего. Я до сих пор помню, как к нам соседка зашла с дочкой. Тетя Лютфи. Мне тогда лет пять было, а ее девчонке годик. И она ей кольцо свое дала, чтоб та игралась и болтать не мешала. А девчонка это кольцо, конечно, в рот засунула. И все, задыхается – синяя стала, хрипит. Мама у меня не робкая была…

– Да уж по тебе видно, – ввернула Бина.

– … но и она растерялась. Они с тетей Лютфи девчонку друг у друга из рук вырывают и кричат, я вокруг них бегаю и тоже кричу… А папа как раз с работы пришел. И, знаешь, он же ничего не знал – что случилось, почему крик. А все равно, прямо с порога к ним, меня оттолкнул, девчонку у них из рук выхватил, сразу руку ей в рот засунул, чуть губы не разорвал, и кольцо это из горла у нее пальцем вытащил.

– Ну вот видишь. Может, дожил бы твой папа, тоже олигархом стал бы.

– Не стал бы, – улыбнулась Лола. И тут же лицо ее помрачнело. – Не знаю, как я с ним теперь. Может, это правда оттого, что во мне какая-то генетическая память по маминой линии работала, но раньше меня все его… ну, пусть комплексы как-то не задевали. Даже интересно было: какой он сегодня со мной будет? В постели и вообще. А теперь…

– Ты на нем вообще-то не зацикливайся, – успокаивающим тоном заметила Бина. – А то я тоже молодец, нагнала на тебя мрака. В смысле, насчет твоих с мужиками перспектив. Да плевать на них с их перспективами! Хочешь, у меня оставайся? – предложила она. – Прямо сейчас. А что такого? Я тебе в первое время помогу, а потом ты сама сориентируешься. У меня же, Лол… Ты у меня вообще-то единственный живой человек на тыщу верст вокруг. Ну да, на тыщу, – кивнула она. – Скука на тыщу верст и никакого просвета. Как подумаешь: ну чего мне от жизни надо? Да ничего и не надо. Все радости освоены и пройдены. Как деньги зарабатывать, как тратить… Влюбиться бы, да я ведь не девочка, понимаю, что это нереально. Я одно время рулеткой увлекалась – думала, азартная. А потом и это надоело. Путешествовать – то же самое. Ну, поеду еще куда-нибудь… В Полинезию, сейчас как раз модно. И что мне в этой Полинезии? На дикаря посмотреть с членом в чехольчике? Думала, может, ребенка завести. От донора спермы, чтоб надежно. А потом как прикинула, что из него при моей-то жизни вырастет… Я однажды в лицей наш заехала. Знаешь, в Жуковке лицей, для здешних элитных наследников? Соседка попросила ее дочку после уроков забрать. Как раз детишек домой развозили. И за одним там – я его папашу хорошо знаю, он раньше на таможне ударно трудился в больших чинах, а сейчас в Думе о народном благе печется, в смысле, преумножает капитал, – так вот, говорю, за мальцом машина не приехала. Шофер позвонил – сломался, на обочине стоит. Училка и говорит: «Что ж, Витечка, поезжай школьным автобусом, он тебя до самого дома довезет». Что с Витечкой было, словами не передать! По полу катался и орал: «Ты, сука старая, что мне предлагаешь?! Я тебе что, с людьми должен ехать?!» И нужен мне такой урод?

– Почему обязательно такой? – сказала Лола. – У тебя, может, совсем другой будет.

– Ничего у меня другого не будет. Я к детям вообще равнодушная, и как их воспитывать, не представляю. Точно такое же чмо и выращу, в общем-то потоке. Разве что в Англию его отправить, в закрытый интернат. Лет в пять, пока не сговнился. И зачем он мне, в таком случае, вообще нужен? Капитал передать? – Бина быстро отвернулась, чтобы налить себе еще виски, но Лола снова успела заметить в ее глазах тот беспросветный мрак, от которого по спине бежала дрожь. – Так что стесняться не надо. Хочешь – оставайся. Я за твоими вещами сама съезжу.

– Не в вещах дело… Просто я пока не понимаю: как мне с ним дальше, надо ли вообще – дальше? А вещей моих там и нет никаких.

– А куколки? – напомнила Бина. – Хотя правильно, куколок лучше в помойку.

– И чем уж тебе куколки так не угодили? – пожала плечами Лола.

– А у меня, может, вся жизнь из-за них наперекосяк! – вдруг сказала Бина.

В ее голосе прозвучали такие неожиданно страстные интонации, что Лола оторопела. Впрочем, может быть, страсть была связана только с тем, что виски в бутылке оставался уже на донышке, а Бинин бокал ни минуты не стоял пустым.

– Из-за кукол? – осторожно спросила она.

– Из-за себя. Из-за своей дурости молодой. Фадо эти слышишь? Могу сама тебе спеть. Я же иняз окончила, язык до сих пор помню. А в молодости вообще всеми португальскими прибамбасами увлекалась. Ну, и однажды, курсе на втором, где-то заклинания старинные нашла. Фольклор, вроде фадо. Как разлучницу от любимого отвадить. И так мне, знаешь, стало интересно! Любимый у меня, правда, был довольно кислый. В том смысле, что я сама еще не разобралась, любимый он или не любимый. Но разлучница была. Светка Якунина из немецкой группы. Вроде бы он с ней на прошлой дискотеке три раза танцевал, а со мной только один… Или что-то в этом духе. Судьбоносное! – усмехнулась Бина. – Ну и вот, начиталась я этих фольклорных инструкций и давай колдовать. Куколку сделала из тряпок, волосы ей прицепила рыжие, как у Светки, а сердце нарисовала красное, большое, чтоб не промахнуться. Надо было заклинания прочитать и иголку ей в сердце воткнуть, – объяснила она. – И что-то меня, понимаешь, в последнюю секунду удержало… Как за руку кто схватил. Ткнула я ей эту иголку не в сердце, а всего только в ногу. Ну, ткнула и ткнула, назавтра забыла. А через два дня иду на занятия, навстречу Светкина мамаша, она у нас лингвистику читала. Вся в слезах. Я ей: что случилось? А она: такое, Альбиночка, со Светочкой несчастье – под машину попала, слава богу, хотя бы выжила, но ногу ей не спасли ведь… Я так и встала столбом.

– Но это же случайность, Бин, – сказала Лола. – Я тебе таких глупостей сколько хочешь могу рассказать.

– Про себя?

– Не про себя, но все равно. У нас все соседки сплетничать обожали, так это же одна из любимых тем была: кто кому чего наворожил. Вечно кого-нибудь колдовкой объявляли. Меня тоже, – улыбнулась она. – Глаза потому что зеленые. Я Муроду, помню, в пятом классе камнем прямо в лоб заехала, чтоб не болтал зря.

– Может, и глупости, – пожала плечами Бина. – Но у меня с тех пор как отрезало. Ну, про любимого того я вообще не говорю – через неделю забыла, как его и звать. Но и вообще… Душу как отрезало, вот что. Какой-то, знаешь, смертный холод. Я даже к бабке потом ходила, лет уже через десять, порчу хотела снять. Надоело несчастной быть!