Гипотеза о времени создания «Крещения Христа», как и «Бичевания», которому посвящен основной объем книги, с одной стороны, опирается на изучение и толкование иконографии, а с другой – основана на данных о возможных заказчиках этой, пожалуй, самой загадочной композиции, ныне хранящейся в Национальной галерее Марке, что в Урбино, за пуленепробиваемым зеленоватым стеклом.

Этот один из самых знаменитых шедевров XV века разделен на две части, как бы плохо стыкующиеся друг с другом. В правой стороне доски на переднем плане, видимо, во внутреннем дворике, под открытым небом стоят трое мужчин, увлеченных разговором. Они не замечают, как в левой части композиции, в здании с колоннами пытают Иисуса. Гинзбург считает, что в «Бичевании» чересчур много тайнописи и нерасшифрованных знаков. И вполне естественно, что современные исследователи расходятся в трактовке сюжета.

На самом деле версий еще больше, просто важно вовремя остановить цитату. Изучая гипотетических заказчиков картины через исторические обстоятельства того времени, Гинзбург не только предлагает свою трактовку сюжета, но и называет имена трех мужчин, изображенных на первом плане. Интерпретация его вызывает скандал и дискуссию, в результате которой Гинзбург уточняет некоторые детали своей расшифровки, а от каких-то выводов вынужден отказаться – о чем и сообщает в статьях, помещенных в приложении к основному тексту.

Его монография о Пьеро делла Франческа выходила несколько раз, с постоянными уточнениями, расширением и корректировкой аргументации. Из-за чего в конечном счете нынешняя книга превращается в рассуждение о методе историка, пытающего увязать исторические факты с особенностями изображений, изощренно жонглируя логикой. Наиболее приемлемая версия сюжета из-за этого уходит от четкой фабулы к общим наблюдениям, основанным на умозаключениях предшественников.

Вклад Гинзбурга, насколько я понял его цель, снимает противоречия между разными интерпретациями и именно что вносит в нее «ясный порядок».

Предтечи Гинзбурга строили трактовки в основном на иконографии, тогда как он, историк, отдающий себе отчет, что в книге о Пьеро делла Франческа вторгается на сопредельную территорию искусствоведов, базируется в своих выводах (особенно в расшифровке персоналий переднего плана) на особенностях социальной истории. Институт заказа картины, которому он уделяет основное время, – важнейший проверочный аргумент «интерпретации внешнего происхождения», блуждающей от детали к целому и обратно.

Михаил Велижев, профессор школы филологии НИУ ВШЭ и переводчик этой книги (за тонкость и точность текста ему отдельный респект), предлагает считать «Загадку Пьеро» «научным исследованием, написанным и выстроенным как детективное расследование». Эти его слова, подхваченные немногочисленными рецензентами, мне кажутся верными лишь отчасти, очень уж вопросы датировок выглядят умозрительными и отвлеченными: цифры – это почти всегда абстракция.

Особенно если ты не историк, а досужий читатель, стремящийся вслед за своим несформулированным интересом к странным картинам ни на кого не похожего художника. Один из многочисленных параллельных сюжетов «Загадки Пьеро», впрочем, связан с его влиянием на великих венецианцев – Карпаччо и Джорджоне, не говоря уже о многочисленных учениках и последователях: они ведь своими заимствованиями тоже могут косвенно подтвердить или опровергнуть плавающие датировки.

К тому же большая часть работ Пьеро делла Франческа пропала, те, что остались, буквально наперечет, он же весь состоит из зияний и исчезновений, мучительное сожаление о которых заставляет детально планировать итальянское путешествие или читать специальную литературу, где каждый исследователь дудит в свою дуду, зависимый от метода, школы, личных пристрастий и всего предыдущего опыта. Истины здесь нет и быть не может, а правда настолько относительна и зыбка, что невольно вспоминаешь притчу о том, как трое слепых ощупывали слона. Один из них держался за хобот, другой – за огромные уши, третий за циклопическое тулово, из-за чего все они описывали трех совершенно разных существ.

А еще «Загадка Пьеро» может быть прочитана как книга о тщете логики, ведь все версии до сих пор висят, подвешенные вне окончательных выводов, все они ги-по-те-ти-чес-ки-е, а иначе с Пьеро делла Франческа, еще при жизни ставшего легендой, и быть не могло.

«Однако перед лицом фактов придется смириться».

Точнее, перед лицом их отсутствия.

Иногда, погружаясь в детали исторического контекста, теологических споров, дат союза восточной и западной христианских церквей, зашифрованных в композициях «Бичевания» и «Крещения», книга Гинзбурга начинает напоминать культурологическое расследование в духе Умберто Эко, но такое, где вся плоть и фактура извлечены, а остались лишь вспомогательные инструменты. Не сам текст приключения, но заметки на полях, слишком уж специфичен ее дискурс. Это как в герцогских палаццо (хотя бы в том же Урбино, где помимо «Бичевания» выставлена и «Мадонна Сенигаллия»), некогда забитых картинами, резной мебелью, драгоценной утварью и гобеленами, где теперь пусто и только ветер гуляет по готическим коридорам.