– Конечно нет, боже упаси, – Стюарт сделал вид, что содрогнулся от ужаса. – Дядя Джеймс был слишком, если я понятно выражаюсь, брезглив. Видимо, ему было достаточно того, что предмет обожания все время находился поблизости.

– А что же Трутдейл? – спросил Шон. – Питал к нему такую же бессловесную любовь?

Стюарт рассмеялся:

– Этот старый потаскун? Никакой он любви не питал. Нет, я думаю, что он действительно хорошо относился к дяде Джеймсу, но такого бабника, как Найджел, еще поискать. Когда он был моложе, дядя Джеймс даже горничных в доме не мог держать, потому что тот их зажимал в каждом углу. Кроме, конечно, совсем крокодилиц, он не настолько всеяден.

Я вспомнил сцену на кухне между дворецким и Анитой Мильхауз и мысленно усомнился в словах Стюарта. Лично я не видел в Аните никакого очарования; впрочем, на чей-то вкус и она могла быть хороша.

– Должен сказать, я понимаю бедного дядю Джеймса, – сказал Стюарт. – Я видел фотографии Найджела в молодости, когда он в Англии играл в театре. Совершенно сногсшибательный красавчик, – он рассмеялся. – Он и сейчас недурно выглядит для своего возраста.

Я постарался представить себе кумира поклонниц, каким Найджел Трутдейл был сорок лет назад. Да и сейчас у него вид был солидный, как и подобает человеку в его должности – то есть в его прежней должности.

– Так, значит, твой дядя был невесть сколько лет влюблен в бабника-дворецкого, но так ничего и не предпринял? – Шон сделал глоток вина. – Довольно грустная история.

– Согласен, – Стюарт накрутил спагетти на вилку. – Но такой уж у дяди Джеймса был характер. Я же говорю, он был брезглив, он даже не позволял себе вспотеть, какие уж там страсти, – он покачал головой. – Исключено. Тем более он знал, что Найджел ему взаимностью не ответит, а если так, вопрос закрыт.

Как бесконечно грустно. Не быть способным отдаться чувству… Мне было жаль мистера Делакорта. Я подумал, что он, должно быть, перенес свою страсть на коллекцию, и книги заменили ему любовь.

– Ты сегодня пропустил все бурные события, – сказал Шон.

Я бросил на сына тревожный взгляд, и он чуть заметно кивнул.

– Ну надо же, – сказал Стюарт. – Неужели еще одно убийство?

– Нет, до этого не дошло, – засмеялся Шон. – Но драка была, твой двоюродный брат побил жену. Я их случайно застал на лестнице: Элоиза плакала и держалась за щеку, а твой брат на нее орал.

– Несчастная Элоиза, – по голосу было похоже, что Стюарту ее действительно жаль. – Хьюберт обращается с ней совершенно по-свински. Я знаю, что иногда даже поколачивает. Отчего он завелся?

– Я не совсем понял, – ответил Шон. – Но там были заместители шерифа, взяли его под локотки, увели и сделали внушение.

– Вот и правильно, так ему и надо, – Стюарт сделал глоток вина. – С дядей Джеймсом бы припадок случился. Он терпеть не мог, как Хьюберт обращается с Элоизой, но в основном ему удавалось держать его в рамках.

– А теперь, как по-вашему, что будет? – задумчиво спросил я.

– Хьюберт обязательно попытается сплавить Элоизу в Уитфилд, – ответил Стюарт. – Его отчасти тоже можно понять, она со странностями с самой свадьбы, а это сто лет назад было. Но вреда от нее нет, и она даже милая, – он фыркнул и засмеялся. – Сказать по правде, я думаю, что если бы в психушку запереть не ее, а Хьюберта, душевное здоровье Элоизы только улучшилось бы.

– Хьюберт расстроился из-за того, что написано в завещании, – сказал я. – Да и вы, должно быть, тоже огорчились?

– Ну, я хотя бы не рассчитывал, что мне достанется все, – Стюарт промокнул губы полотняной салфеткой. – Надеялся, что он все же оставит мне побольше, скажем, мебель из моей комнаты, но я и так переживу, – он беззаботно улыбнулся. – У жизни в дядином доме был один плюс: я откладывал большую часть зарплаты. В колледже мне могли бы платить и поприличнее – если вы не в курсе, у меня несколько наград с педагогических конкурсов. Но все же я постепенно скопил недурную сумму.

– Это ты правильно сделал, – сказал Шон, и я с ним согласился. Стюарт оказался практичнее, чем я предполагал; вернее, чем предположил бы пару дней назад.

Стюарт, словно не слыша наших слов, завел новый монолог:

– А вот Хьюберт – это совсем другая история. Он не способен удержаться на работе даже под дулом пистолета, угадайте, почему? Потому что все всегда знает лучше всех и лезет с поучениями. Кому захочется держать такое сокровище?

– Когда зачитывали завещание, мне показалось, что он рассчитывал получить все наследство, – я проглотил еще одну вилку спагетти с мясным соусом, пока Стюарт готовился ответить.

– Да, он правда думал, что дядя Джеймс ему оставит все, полнейший идиот, – Стюарт покачал головой. – Я-то сразу мог ручаться, что львиная доля наверняка отойдет Найджелу, но Хьюберт не верил, что дядя Джеймс какого-то слугу поставит выше, чем кровного родственника. Он вообще ничего вокруг не видит. Сначала он сам себе придумывает, как устроен мир, а потом обижается, что все вокруг неправильно. Справедливости ради, это тетя Дафна его таким воспитала. По крайней мере, я так думаю. Внушила ему, что раз он потомок Делакортов, то лучше всех, а законы писаны для простых смертных и его не касаются. Она и сама такая в свободное от страданий время.

– А она действительно чем-то больна? – спросил я. – Я знавал нескольких ипохондриков и, признаться, она их мне напоминает.

Наверное, мне следовало устыдиться того, что я раззадориваю сплетника; да я бы и не стал, если бы речь не шла о расследовании убийства.

– Сердце у нее правда не в порядке, – сказал Стюарт, – это семейное. Но и только. Она вечно делает вид, что одной ногой в могиле, но я готов спорить на что угодно: ее отец дожил до девяноста пяти, и она доживет.

– Как ты любишь своих родных! Заслушаешься! – сказал Шон с ехидным блеском в глазах. – Ну, кому мы еще не перемыли косточки?

Стюарт кинул в Шона кусочек чесночного хлеба и попал ему в тарелку.

– Как же? Нашей милой очаровательной Синтии. Брр, – он обхватил себя руками и потер плечи, словно ежась от холода. – Снежная королева как она есть. Я как-то сказал одному своему другу, что рядом с нею можно мясо замораживать, и, по-моему, не особо преувеличил.

– Да, при нашем знакомстве она мне показалась довольно сдержанной, – сказал я, стараясь не смеяться над картиной, которой Стюарт так живо выразил характер своей двоюродной сестры.

– Сдержанной? – фыркнул Стюарт. – Помните, как Дороти Паркер[20] отзывалась о Кэтрин Хепберн[21]? «У мисс Хепберн диапазон эмоций в две ноты», или что-то в этом роде. А у Синтии и двух не наберется.