И я рванул на другую сторону. Ветер свистел словно ненормальный.

Вот так, кроме того, что ничего подобного не произошло. А произошло то, что я уснул в автобусе до Торонто и проснулся, когда мы остановились на автобусной станции на Дандас-стрит. Я едва не выскочил из своих штанов. Посмотрел на часы. Было только семь утра. Индейцы выходили первыми, и я почти растолкал их на ступенях, чтобы поторапливались. Я выхватил чемодан из люка, поймал машину. Сказал водителю, чтобы мчался во весь опор. Мы вернулись на зады Верхней Канады, сон мой как рукой сняло, я выпрыгнул на Килберри-роуд. Я дал колоссальные чаевые.

Сунув чемодан между изгородью и школьной оградой, я пробрался к задней подъездной дорожке. Дождь все еще шел, вокруг не было ни души. Я подошел к боковой двери спален, пройдя через подвал. Там стоял запах пыли и старых труб. Я открыл дверь в свою комнату. Е.К. повернулся и посмотрел на меня. Забавно, он даже не удивился. Только сказал:

– Господи Иисусе, – и снова отвернулся.

Через некоторое время он почесал плечо.

– Ты должен мне одиннадцать баксов.

Падал снег. Я смотрел, как он мерцает за окном. Е.К., сидя на кровати, действовал своими огромными ножницами, вырезал из газеты фотографии какого-то политика и приклеивал их в тетрадку-файл.

– Эй, Е.К., – сказал я, – знаешь ли ты, что его подружка болтается поблизости? Я встретил того парня, который ее отфутболил.

– Пошел к черту, – ответил он, даже не поднимая глаз.

Пришел префект-коридорный, кривоногий и с плохой кожей, по какой-то таинственной причине он тут же выказал неприязнь ко мне. Он вошел в комнату, не постучавшись, что было его способом демонстрировать презрение.

– Телефонный звонок, – сказал он, хрюкая, как хренов неандерталец, и вышел, топ, топ, оставив дверь открытой, его чертовы ноги в джинсах затопали по коридору. (Поскольку он был префектом, ему разрешалось носить джинсы после занятий. Настоящий стимул к совершенству, вот что это такое.)

Я спустился по лестнице в телефонную кабинку и закрыл дверь. Деревянная стена была сплошь исписана и изрезана мальчишками, которые вычерчивали свои каракули ручками, ножичками или хреновыми мачете. Я снял трубку.

– Если я встану на цыпочки, то почти смогу увидеть твою комнату, – сказала она.

Анаконда обвилась вокруг моей груди.

– Скарлет?

– Если ты не хочешь со мной говорить, все в порядке.

– Ну, где… где ты?

– Рядом, на твоей улице. В Епископской школе.

Я открыл было рот, но из него ничего не раздалось. Моя челюсть просто повисла, словно сломанный фонарь.

– Меня исключили, – сказала она. – Поймали за курением травки с монахиней. На самом деле она крутая лесбиянка из Лос-Анджелеса.

– Я слышу это по радио или как?

– Так что теперь мы оба в неволе, – сказала она.

Наступила небольшая пауза, я ковырял деревянную стенку ногтем, проделывая белый желобок.

– Я думала, ты слышал, – сказала она.

– Что?

– Я порвала с Митчем.

– Я с ним не вижусь.

На другом конце провода я услышал еще один голос женщины в возрасте. Скарлет положила руку на трубку, но через мгновение снова была здесь.

– Мне надо идти, – сказала она. – Не думай обо мне слишком дерьмовых вещей, ладно? Ты же не знаешь всей истории. – Она подождала секунду. – Хорошо, Саймон?

– Хорошо.

– И не говори никому, что я звонила.

Я вернулся к себе.

– Угадай, кто это был? – сказал я Е.К. Я чувствовал себя болваном. Когда я выглянул в окно, мне взаправду показалось, что все вроде как покрылось какой-то магической глазурью.

– Санта-Клаус, – сказал Е.К, оторвал кусок скотча и аккуратно прилепил его к чему-то в своей тетрадке.

Я положил ноги на стол. Закинул руки за голову.

– Интересно, чего она хочет, – сказал я вслух, но не потому, чтобы ожидал, что Е.К. поймает мячик.

С моей поездки в Техас он стал абсолютно нелюбопытен насчет того, как протекает моя жизнь. Странно, что всего через пару месяцев после знакомства этот парень, которого в общем-то считали кретином из кретинов, угрожал мне, словно равный, а иногда действовал просто как досадная помеха. Что порой происходит, когда люди получше узнают меня.

Но позже вечером, когда я ложился в кровать, я спустил пар и подумал, что-то здесь не так, что-то здесь определенно не так. Как будто мое подсознание пыталось сказать мне что-то, но недостаточно громко, в частности, из-за Е.К., который рассказывал мне о том, как они с сестрой менялись одеждой и играли в извращенцев при свете фонарика, и все такое прочее, в чем я толком не разбираюсь. Просто когда кто-то достает тебя, для этого всегда есть довольно основательные причины, разве что ты просто псих, и, значит, когда Е.К. заткнулся, после того как выключили свет, я начал мысленный разговор со Скарлет, слово за слово. И через некоторое время она приняла облик «зловещего персонажа», если мне позволено будет использовать выражение из уроков английского. В особенности это никому не говори. Когда люди рассказывают вам вещи, которые другим знать не положено, пора подумать о том, чтобы спать с револьвером.

Я гадал, черт, может быть, мой голос звучал слишком дружелюбно. Может быть, я должен был сказать ей, чтобы она убиралась. Я стал думать обо всем, о том, как она целовалась с префектом у меня в подвале, дала мне отставку, только когда заполучила Митча обратно; и теперь говорит, чтобы я никому не рассказывал, что она звонила. Все это было несколько коварно. Как будто ей это нравилось. Как будто она так предпочитала. Если убрать коварство, она уже далеко не так интересна. На свете есть по-настоящему дерьмовые люди, и до меня дошло, что моя бывшая подружка, Скарлет Дьюк, может быть одной из них.

Но потом я решил, что мне нет до этого никакого дела. Я лежал в тепле, сонный, и думал, о да, все будет отлично, в противном случае я не чувствовал бы себя так хорошо, так уютно, с подоткнутым одеялом, в своей кровати, засыпая.

На следующий день я поднялся с необычным ощущением. У меня было к чему стремиться и чего ждать. Я увидел Митча в коридоре перед молитвой. Он болтался со своими крутыми ребятами – бандой военных преступников – как всегда. В нормальное время я вроде как проскальзывал мимо них, надеясь, что никто мне ничего не скажет. Обычно у меня было что-нибудь наготове, какой-нибудь быстрый ответ. Так всегда с такими парнями: если они уверены, что тебе есть что ответить, то обычно оставляют тебя в покое. Но сегодня, когда я подошел к ним поближе, я не почувствовал сердцебиения. На самом деле я даже испытывал что-то вроде странной доброты к старине Митчу. Что-то немного похожее на расположение. Но я не был таким уж тупым, я знал, что это. Теперь, когда его выбросили из обоймы, ему больше нечем было передо мной похвастать. У меня даже возникло ужасное искушение подойти к нему и сказать: «Вчера вечером мне звонила наша маленькая подружка», так чтобы он и его приятели знали. Но я понимал, что это могло быть немного опрометчиво, к тому ж я не хотел выглядеть козлом дважды. Более того, Митч совершенно не походил на человека с разбитым сердцем. На самом деле он выглядел так, как будто все путем. Я подумал, знает ли он, что с ним порвали. С парнем навроде Митча трудно сказать что-нибудь наверняка. Они вроде как пудели, эти ребята. Не нужно много усилий, чтобы заставить их вилять хвостом.