По словам Карлинского, King’s Men никогда до этого не пели ду-вап. «Мы попросили их исполнить композицию Little Darling группы Diamonds, так что они вышли и спели песню, как будто со старой пластинки в 45 оборотов». Ретростиль группе так понравился, что вскоре стал доминировать в их творчестве. Чтобы группу не путали с Kingsmen, которые записали знаменитый хит 1964 года[148], ребята решили назвать себя Sha Na Na, но не знали, что делать дальше, поэтому попросили Эда Гудголда стать их менеджером. «Никого ближе к миру шоу-бизнеса они просто не знали», — объясняет Эд, который к тому времени уже прославился как изобретатель тривии и главный гуру игры. Sha Na Na отправились покорять Вудсток и предвосхитили ностальгический бум музыки 1950-х в следующем десятилетии. Возможно, мы бы никогда не узнали таких песен, как Grease, American Graffiti, Crocodile Rock или Happy Days, если бы не Sha Na Na. И мы никогда не узнали бы о Sha Na Na, если бы не тривия.

К счастью, популярность среди мальчиков из хороших семей, притворяющихся шпаной, чтобы казаться круче, не была единственным достижением Эда и Дэна. Заметку о первом турнире опубликовало агентство Associated Press, и новость разошлась по всей стране. «Об этом узнали ребята из других университетов, тривия стала распространяться, и мы начали получать звонки из университетских кампусов», — рассказывает мне Дэн. В 1968 году соревнивание скопировали в Университете штата Колорадо, назвав его Кубком по Тривии. Он существует по сей день. Большую часть 1970-х и в 1980-е годы турнир де-факто носил статус национального чемпионата для фанатов, которые готовы были ехать в город Боулдер с обоих побережий только для того, чтобы поиграть в тривию.

В результате студенческого увлечения Дэну пришла в голову идея написания собственной книги тривии. После получения аванса от издательства Dell Publishing Дэн и Эд попросили своих научных руководителей продлить сроки сдачи курсовых и засуетились в поисках достаточного количества тривии, чтобы хватило хотя бы на тонкую книжечку. «Тривия» и последовавшая за ней «Еще более нетривиальная тривия» взорвали рынок. Было продано около полумиллиона экземпляров обеих книг. Той осенью, когда Дэн назвал тривию третьим по популярности американским видом досуга, он не очень сильно лукавил. Даже журнал Time посвятил статью чемпионату Лиги плюща по тривии 1967 года.

Тривия действительно стала национальным увлечением. «Свою самую большую ошибку мы допустили в телевизионном эфире, — вспоминает Эд. — Нам казалось, что мы придумали прекрасный вопрос: Как звали графа Дракулу?»[149]Проблема состояла в том, что ответа на него они не знали и зарылись в каталоги университетской библиотеки. «Мы пролистали книги по истории Румынии и решили, что искомое имя Voivode». Через некоторое время они смотрели по телевизору вечернее шоу, в котором ведущий Джонни Карсон и Вуди Аллен обсуждали причуды тривии, и Вуди, которому, видимо, случайно запомнился вопрос Дэна и Эда, спросил у Джонни про имя Дракулы. «А спустя еще две недели мы обнаружили, что Voivode — это титул, аналог западноевропейского графа».

«Ностальгическая» тривия распространилась так далеко и так быстро, что стало ясно — Дэн и Эд поймали некую волну общественных настроений середины 1960-х. Самое интересное в этом феномене для меня состоит в том, что первыми новое увлечение захватило не тоскующих по своей молодости зануд средних лет во фланелевых сюртуках, перебирающих в кладовке желтеющие бейсбольные карточки и игрушечные диски-дешифровщики. Напротив, вместо них из всех возможных типов людей жертвами стали студенты университетов, ностальгирующие по временам своего невинного детства.

«Мы были подростками, — говорит Эд Гудголд. — Поэтому, когда вы оживляете в памяти события и факты из своего детства, нам не приходится погружаться слишком глубоко».

«Возможно, предпосылки явления нужно искать в ускорении темпов жизни во второй половине XX века, когда все стало происходить и меняться очень быстро», — предполагает Дэн. То есть тривия — эдакий своеобразный «Инвайт» в прошлое: «Просто добавь воды!»

Мне все-таки кажется странным, что кампусы 1960-х годов, вскоре ставшие колыбелью студенческих волнений, в перерыве между разжиганием костров из призывных свидетельств с удовольствием погружались в старые добрые времена моды на мужские стрижки «под ежик», как в сериалах про Оззи и Харриет и про Одинокого Рейнджера. «Не кажется ли вам, что в атмосфере бурных изменений людей охватила тоска по прошлым спокойным и понятным временам?» — спрашиваю я.

Дэн и Эд отметают это объяснение. «Людям просто нравилось погружаться в пору собственного детства. Конкретная эпоха Эйзенхауэра здесь ни при чем», — говорит Дэн. Все же меня продолжает мучить этот вопрос. Невинные черно-белые приключения Флэша Гордона и Джо Фрайди должны были казаться крайне трогательными расставшемуся со множеством иллюзий наблюдателю из тяжелого 1967 года.

Еще одним человеком, поучаствовавшим в закладывании основ бренда «тривии» Гудголда и Карлинского, была писательница Сьюзан Зонтаг. В 1964 году она преподавала на факультете религиоведения Колумбийского университета. Тогда же вышло в свет ее знаменитое эссе «Заметки о Кэмпе», вводившее в научный оборот изучение вульгарности и трэша как средства художественной выразительности в поп-культуре. Написала она, в частности, следующее: «У обидчивой высокой культуры нет монополии на утонченность… Человек, настаивающий на возвышенных и серьезных удовольствиях, на самом деле лишает себя удовольствий». Безусловно, нельзя считать простым совпадением, что спустя несколько месяцев два студента-«колумбийца» продемонстрировали новую игру-викторину, в которой впервые знание Сида Сизара ценилось выше знания Юлия Цезаря, а знание доктора Килдара — выше, чем доктора Фауста.

Фактически признание идеи того, что викторина может проверять «поп-знания» наряду с академическими, — главный результат деятельности и главный вклад Эда и Дэна в концепцию тривии. Они спасли тривию от изоляции в гетто телевизионных шоу, открыв ей двери в студенческие общаги, соседние кабаки и парикмахерские, то есть во все места, где можно посидеть в компании, поспорить и сделать ставки. В первый раз удовольствие от тривии могли получить люди, живущие нормальной жизнью простых американцев. Больше не нужно было знать имен бельгийских королей, или название единственной оперы Бетховена[150], или минерал, являющийся самым мягким по шкале Мооса[151].

Гудголд и Карлинский настаивали на том, чтобы все вопросы тривии строились на «ностальгическом» материале. В противном случае они были бы лишь набором «малоизвестных фактов», как их пренебрежительно называет Эд. Ностальгия подсадила на крючок такое количество людей, что позволила «тривии как концепту» надолго пережить «тривию как студенческую забаву». Когда Trivial Pursuit спровоцировала следующий бум тривии в 1983 году, одним из первых «аддонов» к игре стал набор карточек с ностальгическими вопросами в стиле Карлинского-Гудголда. Даже цитата из Александра Поупа на старых коробках Trivial Pursuit (первые строки комической поэмы о девушке по имени Белинда и ее волосах[152]) отдавала дань уважения Эду и Дэну, которые использовали ту же цитату в эпиграфе для своей книги «Еще более нетривиальная тривия».