– У кого есть голова на плечах, тот блюдет свой интерес, – заявил Уилсон. – Даже если нам не удастся все закупить здесь, остальное приобретем в Ла-Пасе. Все-таки пойдемте позавтракать, все, наверное, уже собрались.

Действительно, участникам экспедиции пришлось в тот день основательно потрудиться. Сразу же, сойдя на землю, они вступили в разбирательство с таможенниками. К счастью, Вильмовский обладал большим опытом преодоления такого рода трудностей. Благодаря этому он получил разрешение на проведение закупок в зоне беспошлинной торговли при условии, что все будет сразу же надлежащим образом упаковано и погружено в вагон. Продовольственные запасы, прежде всего фасоль, рис, кукурузная мука, вяленое мясо, сухари, кофе, чай, сахар и соль были уложены в жестяные коробки. Участники экспедиции приобрели короткие штаны, фланелевые рубашки, кожаные ботинки и краги, шляпы с полями. Збышек накупил еще всякой всячины для оплаты услуг местных жителей и обмена на продовольствие.

Сборы заняли три дня, все трудились с рассвета до полуночи. Четвертый день отвели на отдых и закупки оружия и боеприпасов. В тот же день Уилсон зарезервировал целый вагон в поезде, отходящем назавтра в шесть утра в Ла-Пас.

* * *

Вагон первого класса в идущем в Боливию поезде выглядел довольно скромно. Вдоль стен немного старомодного вагона, не поделенного на американский манер на купе, тянулись два раза обтянутых клеенкой сидений. Между лавками образовался проход. Часть вагона занял багаж. Проведенные в трудах дни утомили всех, тем не менее, лишь Уилсон да By Мень задремали сидя. Индейцы сюбео впервые ехали таким поездом. Они робко ссутулились у окна и тихо обменивались впечатлениями. Вильмовский и Карские сели напротив друг друга и тоже разговаривали.

Час тянулся за часом. Поезд, пыхтя, все тащился вниз по склону. Вагоны раскачивались, их подбрасывало на неважной колее. Пейзаж за окном постепенно менялся. Голые пески пустыни и дюны уступали место плоской местности, усеянной большими камнями, поросшей карликовыми кустами. Ближе к горным цепям росли одиноко стоящие деревья, виднелись редкие кактусы. Стали появляться высокие холмы, скалистые обрывы, овраги.

Старший и младший Вильмовские не обращали внимания на разворачивающиеся за окном пейзажи, они не торопясь покуривали свои трубки и обсуждали сложившееся положение.

– Кампов понять не трудно, тем более нам, полякам, – говорил Вильмовский. – Кто бы из нас не схватился за оружие, если бы представилась возможность обрести независимость?

– Да, я прекрасно все понимаю, – ответил Томек. – Меня только страшно огорчает, что восстание вспыхнуло в такое неподходящее для нас время. Что там с Тадеком, с господином Смугой? Живы ли они еще?

Вильмовский молча курил, потом заметил:

– Положение тяжелое, даже угрожающее, но Смуга – он ведь необыкновенный человек. Что только с ним не приключалось. Помнишь ловлю зверей в Африке?

– Господин Смуга знал язык тамтамов… – тихо произнес Томек.

– Вот именно! Вряд ли он тогда вспоминал, при каких обстоятельствах он этот язык узнал. И во время экспедиции в Азию за ним прямо след в след шли разные необычайные события.

– Я помню, как они нас беспокоили, – вздохнул Томек.

– В то время, когда я еще не мог брать тебя с собой из Варшавы, я был со Смугой в Южной Америке, – рассказывал Вильмовский. – Ничего-то его здесь не удивляло, не поражало, а ведь это отнюдь не спокойный, хорошо исследованный континент. Почти все индейские племена настроены воинственно, а некоторые даже задиристо, тоба[85]из Гран-Чако[86], например, они до сих пор воюют с белыми. Так сложилось, что мы появились здесь через каких-то десять с лишним лет со времени их самого кровавого восстания. И знаешь, что я заметил? Мне показалось, что Смуга был знаком с Таиколикой, их главным предводителем.

– Да, тут есть над чем поразмыслить.

– Наш Смуга – весьма загадочный человек. Он не привык говорить о себе, и о его прошлом нам мало что известно. Он выше нас всех на голову. Есть у меня какое-то странное предчувствие, что и на этот раз он выберется из ловушки и вытащит из нее Тадека.

– Правду говоря, и я на это надеюсь, – сообщил Томек. – Ведь мы тогда собирались освобождать господина Смугу, а получилось так, что он спас Салли и Натку да еще помог нам бежать.

– Так что не вешай носа, сынок!

– Я всегда говорила, что Тадек и господин Смуга в обиду себя не дадут, – вставила Салли. – Господи, мне уже до смерти надоело жевать коку, а в голове все еще какой-то сумбур. Поспала бы с удовольствием, но не могу уснуть. Динго тоже какой-то осоловелый.

Только услышав слова Салли Вильмовские осознали, что их спутники давно уже не принимают участия в разговоре. Томек глянул на жену и Карских, а потом посмотрел н окно вагона.

Вокруг простиралась полупустынная, холмистая, рыжая степь. Рыжий оттенок придавали ей островки высокой, щетинистой травы, перемеживающейся местами с низкой зеленой травой. Монотонное чередование холмистых просторов разнообразили лишь одиноко стоящие кактусы да торчащие там и сям каменистые пики, отдельные скалы, похожие на крохотные крепости. На голубом небе, на краю обширной панорамы рисовались очертания далеких гор и кажущиеся белыми облачками снежные вершины. Бескрайние просторы подавляли своей мрачной, дикой красотой.

– Ну, мы с тобой и заговорились, папочка! – воскликнул Томек в изумлении. – Это ведь Боливийская пуна. Ничего удивительного, что у меня разболелась голова, стало трудно дышать, мы же находимся на высоте четырех тысяч метров. Меня так увлек разговор, что я не обратил внимания на эти недомогания. Натка, как ты себя чувствуешь?

– Немного тошнит… и кружится голова, – ответила Наташа. – Ты не беспокойся, Збышек дал мне коки. Язык у меня прямо одеревенел, так что я только слушала ваш разговор о господине Смуге.

– Мы все последовали дядиному совету, – сказал Збышек. – Сюбео и господин Уилсон с энтузиазмом жуют коку, у меня уж губы распухли, язык одеревенел и сердце сильно бьется, а так самочувствие не плохое.

– А вот сам я забыл о собственном совете, – развеселился Вильмовский. – Давай, Томек, приступим к коке. Раз мы оказались на Альтиплано, значит, мы на чилийско-боливийской границе.