– Нужный тебе дом где-то здесь, – сказал Крячко, выруливая на стоянку. – А механику нефтяной аферы ты что, сам понял уже?

– Нет. Пока с "кукловодом" знакомства не сведу, вряд ли пойму. Но Осадчий здесь не поможет. Не думаю, что он посвящен.

Гуров захлопнул дверцу "Галлопера", бегло глянул на номер дома, к которому примыкала стоянка, повернул направо и быстро зашагал к расцвеченной огнями вечерних окошек башне-пятнадцатиэтажке.

Сзади еще раз хлопнула дверца "Форда". Голос Крячко догнал Льва:

– Удачи, сыщик!

Гурова долго рассматривали в "глазок". Так долго, что он было решил, что Осадчий просто не откроет дверь. Почему бы нет? Имеет право... В глупом же положении тогда окажутся они со Стасом.

Наконец щелкнул замок. В проеме двери стоял Олег Иванович Осадчий.

– Что, очень рады меня увидеть? – холодно поинтересовался Гуров. – То-то лицо, словно вас только что дубиной по башке шарахнули. На радостях, не иначе. Мне вашу физиономию созерцать тоже не мечта всей жизни. Куда денешься – служба! Вы уж, Олег Иванович, позвольте мне пройти. Или про неприкосновенность жилища разглагольствовать начнете, как шибко любят ваши теперешние дружки-приятели?

Лев нарочно, сознательно сразу брал быка за рога. Обострял ситуацию. Атаковать, только атаковать, не сбавляя давления, взвинчивая темп.

Осадчий молча, не здороваясь, посторонился, пропуская Гурова в квартиру. Так же молча он смотрел, как Лев снимает куртку, кладет шляпу на полочку над вешалкой.

– Наш разговор может затянуться. – Гуров поправил чуть растрепавшиеся волосы. – Может быть очень коротким. Это от вас зависит. Но в любом случае он должен проходить с глазу на глаз.

– Проходите в маленькую комнату за мной, – первые сказанные Осадчим слова прозвучали в тесном пространстве коридорчика как-то глухо. – Затянуться, говорите? Не думаю. Не о чем нам разговаривать.

Он ошибался. Темы для разговора нашлись. Самые жгучие и животрепещущие. Правда, говорил в основном Гуров. Олег Иванович слушал, полуприкрыв веки и тихонько раскачиваясь в кресле. Изредка вставляя реплики.

– Вы очень многое успели, – голос Осадчего чуть дрогнул. – Если бы речь шла не обо мне, то первое, чем я поинтересовался бы, – как вам это удалось? Мы говорим, как вы изволили пожелать, с глазу на глаз. Поэтому не постесняюсь сказать: вы настоящий дьявол, Гуров. Встреча с вами – величайшее несчастье моей жизни. Теперь я вас спрашиваю: вы понимаете, что все, о чем вы мне сейчас так азартно говорили, проходит по ведомству беллетристики? Художественной литературы? Доказательств сказанного у вас нет.

– Вы правы, – легко согласился Лев. – Пока нет. Но время работает на меня. Будут доказательства.

– Тогда и приходите.

– Тогда с вами разговаривал бы не я и не здесь. Кроме того, вы упускаете из виду то, что я наделен особыми полномочиями. Непосредственно от министра. Его, кстати, приказом.

– Ага. Арестуете меня прямо сейчас, – на лице Осадчего мелькнуло что-то похожее на горькую улыбку. Только мелькнуло.

– Самое бы лучшее, – согласно кивнул Гуров. – Увы, пока не получится.

– А что получится?

– Обложить вас, как бешеного волка, вот что. Завтра же после моего звонка в Москву будет созвана экстренная коллегия министерства. Она назначит служебное расследование. Правила которого, как вам известно, значительно отличаются от прописанных в УПК. У вас нет шансов. Неделя, много – две. Завтра же я отстраню вас от работы. В здание ГУВД вы больше не войдете, есть у меня такие права, я не блефую. Продолжать или хватит?

– Продолжайте, раз начали.

– Ваш шеф, генерал Беззубов, опять же завтра утром услышит все то, что сейчас слышали вы. Прогноз сами сделаете? Учитывая, что жену он любил? Учитывая вашу роль в кровавой каше вокруг АОЗТ "Светлорадсертинг". Вам все еще мало?

– Продолжайте. Я слушаю, – с каждым словом Гурова лицо его собеседника все больше бледнело.

– Я ведь пока не встречался с Мачо—Андриевским. Но встречусь. Если он напоет хоть половину от того, что Коля Гроб, вас не спасет ничто. Поверьте моему, да хоть бы и своему опыту, напоет ведь! Кстати, ваш карманный, ручной криминал – эти марионетки, которые, однако, льют настоящую кровь, – вам не подмога. Вас будут считать двурушником и с той, и с другой стороны. А тот, кто реально поставил эту пьесу, он вас списал. Что неопровержимо доказывает история с телефонным звонком. Но об этом человеке – позже. – Гуров с минуту помолчал. На лбу Олега Ивановича выступила мелкая испарина. – Что вам остается, Осадчий? Бороться со мной вы не в силах. Все козыри в моих руках. В бега удариться? Смешно. В вашем возрасте, в вашем ранге не бегают! Несолидно как-то. И далеко ли убежите? Учитывая, как к вам, моими, не скрою, стараниями, станет относиться местный криминал, недалеко. Теперь достаточно с вас?!

– Да.

– Вы сломались около десяти лет назад. На чем, Олег Иванович? Неужели деньги? – Лев изумленно покачал головой.

Он не ожидал ответа, вопрос был чисто риторический. Гуров просто хотел изменить характер разговора, сбить темп. Очевидный, вообще-то, тактический прием. Пусть оппонент задумается. Пусть заглянет поглубже в себя.

Но Осадчий заговорил:

– Не деньги, Гуров. А осознание того, что дураки, карьеристы, люди, у которых в голове мозгов меньше, чем у меня в заднице, мной распоряжаются. И меня же, работягу, пахаря – поверьте, я был очень сильным оперативником! – презирают. Ноги об меня и мне подобных вытереть готовы. Я, понимаете, я должен был возглавить областное управление, а не этот дремучий дебил Беззубов. Но у него же однокашник – замминистра! Они же в молодости в преферанс вместе сражались.

"Я тебе верю, – подумал Гуров. – Ты наверняка был отличной охотничьей собакой. Чуткой, хваткой, клыкастой. Как же тебя в шакалью стаю-то занесло?"

– Знаете, что стало последней каплей? – Осадчий прищурился, вспоминая. Видно было, что воспоминания эти до сих пор ранят его. – Это случилось десять лет назад, вы точно все вычислили. Эпизод, мелочь, мимо которых обычно проходишь. Моя жена заведовала тогда детским садом. Самым обычным, муниципальным. Для простых смертных. Привели к ним новенького мальчика в младшую группу. Бабушка привела. Все документы у ребенка в полном порядке: направление от РОНО, медкарта. Как положено – осмотрен районным педиатром. Отчего же не принять? Но вот буквально на второй-третий день воспитательница замечает, что малыш постоянно чешется. Посмотрела – сыпь по всему тельцу. Она к детсадовской медсестре. Та смотрит – батюшки! – явная, несомненная чесотка. Обе к заведующей, к моей жене то есть. Чесоточного малыша тут же отправляют домой в сопровождении медсестры. Которая, сдав ребенка на руки бабушке и объяснив ей ситуацию, естественно, ставит в известность об этом прискорбном факте районную детскую поликлинику. А затем – санэпидстанцию. Группу немедленно сажают на жесткий карантин, садик заливают хлоркой. Ни один ребенок больше не заболел! Молодцы, вовремя заметили, приняли меры – скажет любой разумный человек. И ошибется! Поскольку на садик обрушивается гнев начальства. Как могли принять чесоточного?! А в подтексте-то читается: зачем вынесли сор из избы? Зачем поссорили нас с районным педиатром? Почему не спустили на тормозах, почему в санэпидстанцию обратились?! Ах, он бы полсадика перезаразил? Да хоть бы весь! Ах, у него все документы медицинские в полном порядке были? А нам чихать на ваши оправдания! Жену, воспитательницу и медсестру штрафуют на месячный оклад. Поймите, не в этих грошах суть, нам на жизнь хватало. Но человек честно сделал свое дело, а ему харкнули в душу. Это как вам? Тогда, после этой истории, у Валюши сердце в первый раз по-серьезному прихватило. А из садика она ушла. Хоть работу свою очень любила. И ее любили дети, вот так. Скажете, частный случай? Ничего он не частный! Кроме того, в этой капельке помоев отражается весь наш помойный океан. В котором, рано или поздно, потонем все мы. Тогда я окончательно пришел к выводу: в этой стране честно работать – себе дороже. Как вам история, а?