– Я сумею! – отрезала Гейрхильда и глянула прямо ему в глаза.

И Вигмар почувствовал внезапное восхищение: в этих карих глазах, окруженных мокрыми от слез ресницами, горело такое великолепное упрямство, такая решимость любой ценой настоять на своем, какие сделали бы честь и Бергвиду, и Далле, и даже самому Стюрмиру конунгу, хотя в родстве с ним эта девочка не состояла.

– Я – дочь его матери! – гордо заявила Гейрхильда. – Я из рода Лейрингов, я – внучка Ночного Волка, оборотня и живого мертвеца! Это не хуже, чем род конунгов! Я могла бы сражаться наравне с мужчинами, если бы меня с детства обучили владеть оружием!

Мужчины невольно улыбались этой гордой решимости, соединенной с такими детскими мечтами. И только Вальгейр смотрел на Гейрхильду с искренним восхищением, и в памяти его всплыла «Песнь о Хледе», о древнем Хледе, у которого имелась сестра Хервёр, отважная воительница, оборонявшая со своим войском границы братовых владений:

Вижу я: мчится

к нам облако пыли,

шлемы и копья

сверкают на солнце.

Недруги скачут —

пусть смелый не медлит!

Рог посребренный

отважных сзывает!

Ормар поедет

ко вражеской рати,

щит повезет он,

чтоб вызвать на битву.

Шлем золотой

и копье мне подайте:

выведу войско

сама я в сраженье!

– Я сумею его убедить! – твердила Гейрхильда, и Вигмар, отец уже довольно многих подросших детей, видел, что в душе она молит его: поверьте мне, пожалуйста! – Он почитает нашу мать как богиню. А я похожа на нее! Однажды он спьяну подумал, что я – это она, и все просил у меня прощения, что уплыл и бросил меня… то есть ее. Все рыдал и мне руки целовал! Я скажу, что моими устами говорит она! Он не посмеет со мной спорить!

– По крайней мере, для нее это совершенно безопасно! – тихо сказал Вигмару Хельги. – Мы можем ее отпустить.

Вигмар кивнул. Гейрхильде дочери Вебранда надо во что бы то ни стало доказать, что она не дочь рабыни. Бергвид всю жизнь доказывает то же самое, но если уязвленная гордость его сводной сестры может послужить благому делу, то пусть едет.

– Кого ты возьмешь с собой? – обратился Вигмар к Гейрхильде.

– Мою воспитательницу и двух служанок.

– Но с ней должен поехать кто-то еще! – порывисто воскликнул Вальгейр. – А иначе выйдет, что мы спрятались за спину женщины!

Все это время он молчал, пока говорили старшие, но теперь не сдержался. Все обернулись к нему, и Вальгейр слегка покраснел.

– Не то что женщины, а девочки! – подхватил Эльгард и вздохнул. – Ну, дела! А ведь он прав. Кто-то должен с ней поехать.

Вальгейр сделал движение. Бергвид был в его глазах чудовищем, а Гейрхильда – хрупким бело-золотым цветком. Ее нельзя отпускать туда одну! Чтобы не вышло, как тогда:

Знаю, что в битве

Хейдрека дочь,

сестра твоя, пала,

сраженная насмерть…[9]

– Вот ты и поезжай! – Тьодольв заметил его горящее лицо и усмехнулся. – Поезжай, а потом сложишь славную песнь «О поездке в святилище Хэстирнэс».

Кое-кто усмехнулся, Вальгейр покраснел сильнее, но Вигмар видел по его лицу, что он уже готов ехать за Гейрхильдой куда угодно.

Однако хёвдинг помедлил, прежде чем ответить. Это был младший сын Рагны-Гейды, теперь уже один из двух. Каждый из двух оставшихся после смерти Хлодвига стал втрое дороже, и сердце Вигмара сжималось, но он знал, что не имеет права беречь своих сыновей. И не имеет права насильно держать сына у себя за спиной, если тот сам готов идти вперед.

– Поезжайте! – сказал наконец Вигмар. – Да хранят вас Светлые Асы!

Вальгейр вздохнул с облегчением, Гейрхильда улыбнулась с торжеством и тайным ликованием. Теперь у нее будет своя дружина, как у настоящей дочери конунга! Приятно было и чувствовать себя под защитой, и иметь свидетелей своих подвигов. Если Вальгейр хотел видеть в ней Хервёр дочь Хейдрека, то Гейрхильда очень хотела ею быть.

* * *

Наутро вся дружина выехала к Мысу Коней, святилищу, которое принадлежало роду квиттингских конунгов. Оконечность мыса вдавалась довольно далеко в воду, и оттуда в течение многих веков в священное озеро сбрасывали жертвы. По сторонам мыса, чтобы не загораживать путь жертвы, располагались каменные идолы богов. Их установил недавно, чуть больше ста лет назад, конунг Фредемунд Кудрявый, и то многие проявляли недовольство: божество, дескать, пребывает в воде озера и в жертвенном коне, таким образом Фрейр сам служит жертвой и сам себя поглощает, обеспечивая вечное возрождение. Каменные болваны, по мнению знатоков, только принижают достоинство бога, поскольку глупо надеяться, что какой-нибудь неумытый камнерез сотворит хотя бы бледное подобие красоты и величия Светлого Вана. Но простой народ, не вникавший в эти умствования, остался доволен и с удовольствием поклонялся внушительным, искусно вырезанным идолам, особенно самому Фрейру, снабженному всеми знаками его величия и украшенному огромной серебряной гривной.

Слухи о предстоящей встрече, как видно, уже носились по округе, потому что вокруг Хэстирнэса с самого рассвета кучковался народ. Под непосредственной защитой Фрейра жители Фрейреслага не боялись подходить близко к Вигмару Лисице, разглядывали его и шепотом обсуждали между собой: похож ли он все-таки на оборотня, а если похож, то чем именно. Не обращая внимания на любопытных, северяне деятельно готовились к жертвоприношению: убрали весь «священный» мусор, оставшийся от прежних празднеств, нарубили дров для костра, натаскали бревен, чтобы знатные люди могли сесть. Белого коня, как полагалось бы, разыскать не удалось, зато выбранного гнедого вымыли и вычистили, его гриву и хвост расчесали и украсили цветными лентами. Один местный хозяин сам предложил продать жирного борова, и когда Бергвид со своими людьми наконец показался, его одного и не хватало.

Вид у Бергвида конунга был замкнутый и свирепый, но уже само его появление следовало считать достижением. Лица окружавших его Марберга и прочих местных жителей выражали тревожное ожидание, а Гейрхильда и Вальгейр, ехавшие позади всех, выглядели вполне довольными. Лицо юной конунговой сестры сияло такой гордостью, словно вся эта толпа являлась ее военной добычей. И, по существу, так оно и было.

Рассевшись на бревнах под каменными ликами богов, вожди начали беседовать. Вигмар со своими людьми сидел по одну сторону, Бергвид с Марбергом и ярлами – по другую. Гейрхильда, хотя ее дело уже было сделано, пожелала тоже принять участие и уселась, вместе со своей дородной воспитательницей, прямо под идолом Фрейи. Лицо ее горело торжеством, глаза сияли, на щеках появился нежный розовый румянец, и теперь уже не один Вальгейр нашел бы, что на нее очень стоит посмотреть. Пока она помалкивала, но в душе припасла нечто, способное многих удивить!