– Что делает этот иностранец здесь? Как и зачем он сюда попал? – прожигали рентгеном рубаху и худое тело Омара ремесленники.

«Какой ужас, – думал он в ответ, – что ждет этих работяг, какая судьба? Большую часть жизни просидеть без солнца в этих затхлых пыльных подвалах, заработать чахотку и аллергию ради куска хлеба, производя то, что так ценится на Западе, – “хенд-мейд”. Вот он, хенд-мейд в действии. Люди, лишившиеся работы на заводах, вынуждены вновь заняться забытым ремеслом».

Пройдя узкими рядами, Омар вышел к подземному кафетерию, возле которого ремесленники дрожащими от усталости руками подносили к почерневшим от пыли губам стаканы кофе и чая. Кто-то заказывал кальян – но не с фруктовым табаком, а с балканской шишей, запах которой одурманил Омара, как только он спустился в эти катакомбы. Потолок в кофейне был такой же крепкий и черный, как и кофе.

Как вскоре догадался Омар, столпотворение под низкими сводами было в честь праздника обрезания. Одному мальчишке исполнилось семь лет, и со следующего дня ему предстояло взять в руки молоток и приступить к чеканке.

«Какая судьба ждет этого паренька? – содрогнулся Омар. – Всю жизнь провести в этом подземелье в надежде обрести свое счастье на небесах?»

По ритуалу перед моментом обрезания отец мальчика собирал многочисленных родственников, друзей и соседей, которым предлагал скудное угощение. Главным яством небогатого стола был циркач-коахин, развлекающий своими историями гостей.

Он, в подбитой шелковыми заплатами истертой галабее, в очень старой чалме, сидел на перевернутом барабане и нараспев причитал: «Не позволяйте писать книгу вашей судьбы никому, кроме Аллаха. И тем более не позволяйте читать ее другим. Ибо когда вы читаете, вы в то же время пишете ее невидимыми закрепляющими чернилами».

Коахин говорил, в то время как его спутница, обезьяна, вытворяла различные фокусы.

Заинтересовавшийся представлением, Омар уселся на низенький табурет и стал наблюдать то за обезьяной, то за коахином, который говорил: «Страсть к выразительности и подражание свойственно всему живому. Посмотрите, как кружится моя Чи-Чи, то подойдет к зеркалу, играя в самопознание, то подбежит к вам, играя в любопытство. Она подпрыгивает и куражится не ради куска хлеба, а чтобы развлечь вас, пока не умрет в полном истощении, и тогда ее место займет другой актер. Я, дервиш ордена мутаборитов Аббат, ходил с ослом, попугаем и обезьяной, пока не понял, что они мои ум, душа, тело. Я, как и вы все, человек-оркестр, бременский музыкант, двуличная натура. Я странник с востока и запада, я всегда изображаю другого. Моя душа ничем не лучше, чем душа обезьяны, подражающей другому».

Омар слушал, опустив голову. Он скорее был склонен согласиться с коахином, чем вступить с ним в мысленный спор. За один день он перестал изображать туриста, довольного жизнью, и стал изображать страдающего бродягу. Его нет, а есть только состояния, которые ниспосланы ему свыше. И эти состояния он должен сыграть до конца. Нет никакого Омара Чилима, настоящего и конечного, а есть влюбленный то в Приму, то в Гюляр Чилим Омар.

И словно в подтверждение мыслей последнего коахин Аббат продолжал наставлять: «Пейте, веселитесь, дорогие гости, примите на себя роль богачей и тунеядцев. Помните, нет ничего выше празднества и искусства. Искусство появилось, когда на земле появились птицы и цветы, звери и камни, и все вместе начали радоваться новому дню жизни.

Наш шейх Буль-Буль Вали утверждал: “Любой человек, животное, растение суть актеры, ибо воплощают в себе кого-то другого. Когда мы играем, мы всегда играем другого – того, кто выше нас. Мы всегда несем в себе другого. Нас как таковых нет. Мы вмещаем в себя, несем в себе весь микро– и макрокосм. Мы одновременно и камни, и растения, и звери.

Помните, мы всегда несем в себе другого. И потому – нет никакой души, есть только Он. Либо душа есть у всего, либо искусство, которое появилось сначала у животных, камней и растений, передается нам свыше. Мимикрия проявляется везде и во всем. Она, как и подражательство, дарована всему миру в равной степени. Они наш путь в небо».

Коахин вел свою историю, зажимая одной рукой ухо, второй рукой выстукивая ритм-такт игры оркестра. Он то завывая, словно больной рабиесом, нараспев рассказывал «Историю наших слов», то обращался к публике с вопросами, вызывая какие-то мнения, то к Всевышнему «Я раббя». Он сам играет на рабабе и сам проживает свои саги. Оркестр одного человека в течение трех часов.

Выполнив свою миссию по распространению учения мутаборитов, коахин перешел к другой истории.

– В каждой истории есть две истории, – вещал он. – В каждой книге, как и в этой, есть две книги. Одна – художественный свист, другая должна войти тебе в сердце, как флешка, как кинжал.

Омар видел, как время от времени входящие в кафе заслушавшиеся посетители собирали деньги. Каждые тридцать минут делегат от собравшихся подходил к коахину, и протягивал сказителю получившуюся сумму, и шептал в уши имена тех, кто сидит вокруг.

– Что они делают? – не выдержал Омар.

– Ты что-то спросил, странник? – прервал свою речь коахин, посмотрев в глаза Омару.

– Я спросил, почему они собирают для тебя свои имена вместе с деньгами и передают, словно подношения?

– Посмотри внимательно на лица людей, что здесь собрались. Они не хотят сгинуть в этих катакомбах, словно черви, не оставив своего следа в истории. Каждый из собравшихся называет мне свое имя, чтобы я, подобно ткачу большого полотна, вплел его линию судьбы в мою историю, вплел, как нить или червя. За ночь я должен назвать абсолютно всех, всех членов общины этой истории, иначе моя история не дойдет до их ушей и не вольется в их сердца, словно фруктовый мед в торбу.

– А мое имя вы уже назвали? – иронично улыбнулся Омар.

– Много раз, потому что это история про вас.

– Обо мне? – удивился Омар.

– Да, сегодня я выбрал вас в качестве главного героя. Каждый из собравшихся приходит в это кафе в надежде услышать историю о себе, но я выбрал вас.

– Почему меня?

– Потому что вы – избранник судьбы. Я говорю, раз вы спустились сюда к нам в катакомбы, вы знаете дорогу назад, и вы выведете этих почерневших от пыли людей на главную площадь Кашевара – площадь Свободы. Вы дадите им надежду. На вас дорогая шелковая рубашка, вы явно не блудный сын Адама и не простой человек. Оглядитесь: люди, что вас окружают, не имеют голоса. Их книгу судьбы пишут и читают другие, потому что они не умеют читать и писать. Но вы грамотны и проницательны, вы обязательно найдете какой-нибудь выход.

– И чтобы сбить с пути, все, кто попадается мне в Кашеваре, говорят со мною загадками? – зло сверкнул белоснежной улыбкой в мрачных беззубых катакомбах Омар.

– Это не в моих силах – запутывать и мешать. Спасутся те, чьи имена уже записаны в Книге спасения.