Персивал свистнул двумя нотами – повыше и пониже. Сигнал Турку, чтобы он вышел из своего укрытия в складках плюшевого занавеса.

Турок двигался еще бесшумнее, чем Персивал, потому что носил шелковые шлепанцы, которые искренне считал лучшей обувью для мокрых дел. Он подкрался к Гаррику со спины и хотел ухватить его за плечо, чтобы развернуть и нанести удар ятаганом, но вместо человеческой плоти его пальцы коснулись холодного стекла.

«Зеркало, – догадался Турок. – Меня провели».

Ужас свинцовым якорем провалился в его внутренности – ему хватило ума сразу понять, что это конец.

Отражение Гаррика шагнуло к нему прямо из зеркала, вынув ятаган Турка прямо у него из рук.

– Он тебе больше не понадобится, – сказало отражение Гаррика, и воткнуло кривой клинок прямо в сердце Турка.

Турок умер в полной уверенности, что его убил призрак. Его последним желанием было вернуться потом на это место бесплотной тенью и выяснить, каким же образом простые с виду события привели к его собственной гибели. Но, увы, загробная жизнь устроена несколько иначе, особенно для закоренелых убийц.

Персивал хотел немедленно броситься в атаку, но не мог понять, куда подевался враг. Позади него послышался угрожающий скрип и, обернувшись, он увидел, как сверху опускается какая-то непонятная здоровенная штука. Штука была круглой формы и представляла собой кусок ткани, натянутый на деревянный обруч. И на ее передней поверхности были нарисованы концентрические круги.

– Разрази меня гром, – пробормотал Персивал. – Это мишень.

– Разрази тебя гром? – проговорил тот же голос из полумрака зрительного зала. – Боюсь, ты немного не понял сути… но это ненадолго.

Персивал попятился, пока его лопатки не уперлись в мишень, так что голова оказалась как раз на уровне яблочка. И, прежде чем до него дошло, что это означает, из темноты на него со свистом обрушился целый град острых предметов.

«Мне крышка», – подумал Персивал, зажмуриваясь.

Однако это был еще не конец. Примчавшиеся из мрака разнообразные ножи, вилки, мечи и штыки не убили его, но накрепко пришпилили к полю мишени, пролив от силы пинту его крови.

Случайно это вышло, или так и было задумано? Ответа Персивал не знал, но обнаружив, что все еще дышит, воззвал во всю силу легких к своему последнему подельнику.

– К черту клинки, Фунт. Пристрели его!

Фунт послушно выскочил из укрытия и принялся водить пистолетом из стороны в сторону, выискивая, в кого стрелять.

– Ты где, Гаррик? А ну покажись!

Видимо, Гаррик снова воспользовался каким-то хитрым механизмом, потому что вдруг оказался на том месте, где секунду назад его не было. В резком свете зажженных софитов лицо его казалось смертно-бледным, черные волосы развевались над плечами.

– Напав на меня в моем доме, вы нанесли мне тяжкое оскорбление. Слышите? Оскорбление.

– Кончай трепаться и стой спокойно, – велел Фунт.

– Чтобы тебе было удобнее застрелить меня? Странная просьба. Ну что ж, как скажешь. Жми на курок да целься получше, потому что если ты промахнешься, то я – нет.

На первый взгляд все козыри были в руках у Фунта, но, увидев своего босса, распяленного на мишени, он занервничал.

– Да пристрели же его! – рявкнул Персивал. – Даже обезьяна способна на такой выстрел.

Гаррик раскинул руки в стороны:

– Стреляй, шотландец. Прах к праху.

Фунт сморгнул, стряхивая с ресниц пот, и с удивлением попытался понять, каким образом такая легкая работа вдруг обернулась сущим наказанием.

– На колени, Гаррик.

– Ну уж нет. Нет такого человека, перед которым я преклоню колени.

Персивал задергался, тщетно пытаясь избавиться от пригвоздивших его ножей.

– Да стреляй же, Фунт! Жми на чертов курок.

– Слабак, – сказал Гаррик насмешливо. – Трус.

Фунт выстрелил. Струйка голубого дымка взвилась над отверстием ствола, оглушительный грохот прокатился по театру, и верхняя часть туловища Гаррика на мгновение словно окуталась облаком.

Когда дым рассеялся, Гаррик стоял на том же месте, целый и невредимый, и без заметных изменений в своем облике… кроме разве следов крови на зубах и с зажатой в них пулей.

– Господи помилуй, – просипел Фунт. – Он поймал пулю. Да он не человек вовсе…

– Стреляй снова, дубина! – заорал Персивал. – У тебя же револьвер в руках!

– У тебя был всего один шанс, – процедил Гаррик сквозь зубы. – Нет, теперь ты стой. Сейчас мой выстрел.

Фунт настолько растерялся, что его ноги намертво застыли на месте, а по обветренным щекам покатились слезы.

– Но у тебя же нет пистолета.

Гаррик поднес сложенные пальцы ко рту и подышал на них, словно разогревая, а затем бросил пулю с такой силой, что она пробила Фунту лоб. Тот рухнул на подмостки там же, где стоял.

Тут-то Персивалу стало ясно, в какой трясине он увяз.

– Прошу вас, мистер. У нас в карманах полно денег. Заберите их и отпустите меня. Я следующим же судном уплыву в Америку, и вы меня больше не увидите.

Но в глазах Гаррика не было милосердия.

– Мне нужно имя человека, который послал вас ко мне.

Персивал скрипнул зубами.

– Не могу. Я дал клятву.

– Ага… значит, клятву, – проговорил Гаррик, подходя все ближе к мишени. – Это само по себе говорит о многом.

– Больше я ничего не скажу, – упрямо заявил Персивал. – Делай со мной что хочешь, дьявол проклятый.

– Это, сэр, звучит прямо как приглашение, – сказал Гаррик, извлекая один за другим ножи, пригвоздившие Персивала к мишени. – Возможно, вы слышали, что некогда я был весьма известным иллюзионистом. Публика знала меня как Великого Ломбарди, но позже молва наградила меня другим именем.

Гаррик умолк, и Персивал не сдержался:

– Каким именем? Бога ради, хватит играть со мной.

Гаррик сорвал покрывало с похожего на гроб ящика в задней части сцены.

– Меня называли… Красная Перчатка.

Персивал закатил глаза и лишился чувств, тяжело обвиснув на еще торчавших из мишени большом мясницком ноже и стилете.

– Вижу, ты слышал эту легенду, – проговорил Гаррик, выдергивая оставшиеся клинки.

Персивал очнулся крепко связанный, с торчащими из отверстия в конце ящика голыми ногами.

Над ним склонился Гаррик: теперь он был одет в парадный фрак с белой манишкой, с шелковым цилиндром на голове и в перчатках – одна белая, другая красная.

– Это мой самый знаменитый фокус, – сказал он. – И самое досадное, что именно он был фатальным образом искажен.