Для его паствы церковь являлась как бы продолжением молельни, а он, падре Гомес, — служителем «богов белого человека», как они называли католических святых, имея в виду их общность с африканскими божествами и в то же время отличие от них. И все же падре Гомес пользовался у верующих меньшим уважением, чем матери и отцы святого, жрецы и старейшины секты. Он понимал это, но не огорчался, проявляя истинно христианскую терпимость. В конце концов все они добрые люди и хорошие католики, даже если и путают католических святых и языческих божков.

Однажды падре Гомес удивился, увидев, что церковь заполнена людьми, одетыми в белое. В белом были все — мужчины, женщины, даже дети. Он спросил Иносенсио, случайно ли это или есть какая-нибудь особая причина, и ризничий напомнил ему, что сегодня первое воскресенье св. Бонфима, совпавшее с праздником Ошалы, когда все должны быть в белом.

Повнимательнее взглянув на ризничего, падре Гомес с некоторым удивлением убедился, что и тот с ног до головы во всем белом. Неужели он тоже поклоняется языческим божествам? Впрочем, падре Гомес предпочел не заострять этого вопроса.

И уж конечно, он не мог не заметить необычайного стечения народа на утреннюю мессу в тот день, когда было назначено крещение сына Массу. Это был обычный будничный день, не церковный праздник и не воскресенье. Церковь была полна или, вернее, начала заполняться спозаранку, а когда в половине седьмого пришел падре Гомес, на паперти уже беседовало довольно много народу. Собравшиеся там негры, мулаты и белые, которые были как-то празднично оживлены, тепло приветствовали священника. Большинство женщин было одето в яркие национальные костюмы, а некоторые мужчины носили на лацкане пиджака синюю ленту[46].

В самой церкви тоже было полно, широкие юбки баиянок с шелестом мели пол храма, по которому женщины в своих мягких туфлях скользили бесшумно, как в танце. Жрицы, старые и толстые, или худые, аскетического вида, с белыми курчавыми волосами, сидели на скамейках, их руки были украшены браслетами и четками, на шее висели тяжелые ожерелья. И казалось, церковь освещена пестрыми, красочными нарядами женщин, а не тусклым пламенем свечей. Падре Гомес нахмурился, видно, была какая-то причина для этого сборища.

Он обратился к Иносенсио, но тот успокоил его. Просто на сегодня назначено крещение, и вся эта толпа пришла поглазеть.

Крещение? Тогда родители ребенка, должно быть, очень богатые, высокопоставленные люди. Отец, наверное, политический деятель или банкир. Впрочем, детей банкиров обычно не крестили в церкви Розарио дос Негрос на площади Позорного Столба. Скорее всего, какой-нибудь политический деятель решил крестить своего сына в ее убогой купели из демагогических побуждений.

Однако отец ребенка не был ни политиком, ни банкиром, ни лавочником, ни даже портовым докером. Он жил на случайные заработки, нанимаясь носильщиком или посыльным, когда у него не оставалось ни гроша. Кроме того, он любил поудить рыбу с Ветрогоном, поиграть в кости и карты с интересным партнером, поболтать с ним и выпить во время партии. Мать ребенка, как мы знаем, была веселой, хорошенькой и доброй девушкой, жившей беззаботно, подобно птичке, и умершей от чахотки в больнице.

Но почему все-таки собралось столько народа? — продолжал недоумевать падре, когда услышал об этих подробностях. Что привело их сюда, если Массу был бедняком, который ничем не мог их отблагодарить, даже денег не мог им дать взаймы?

Падре Гомес не знал, каким уважением пользуется Массу среди этих людей. Хоть он и не был ни политическим деятелем, ни банкиром, он многих выручал из беды. Каким образом? А вот каким. Например, однажды какой-то франт из тех, что околачиваются в Коридоре-да-Виториа, воображая, что они хозяева мира только потому, что их кошелек набит папашиными деньгами, набросился на шестнадцатилетнюю девчонку, дочь Гвоздики.

— Что за Гвоздика?

— Это прозвище… Вы его знаете, он всегда ходит с гвоздикой в петлице.

Так вот, этот тип повстречал девочку вечером, ее послала мать разыскать отца по срочному делу. Девочка торопилась, ее отец тогда работал… ну, в общем, кем-то вроде ночного сторожа в одном торговом заведении. Франт увидел, что девочка одна, и набросился на нее… ну, короче говоря, пытался ее изнасиловать… Ему не удалось обесчестить бедняжку только потому, что она закричала, сбежались люди, и он удрал, но был опознан, так как уже не впервые был замечен в подобных гнусностях. Этому мерзавцу мало своих потаскух, так он лезет к дочерям бедняков… Девочка явилась к отцу вся растерзанная и плачущая, а негр Массу как раз там был и все слышал.

Пока Гвоздика ходил с девочкой выполнять поручение жены, Массу отправился на Террейро-де-Жезус и соседнюю с ней улицу, чтобы отыскать этого юного столпа общества, в будущем почетного гражданина. Негр увидел его в кабаре на Театральной площади. Массу не хотели пускать туда, потому что он был в тапочках и без галстука. Однако Массу оттолкнул полицейских, а один из них — его знакомый — счел благоразумным вообще удалиться. Негр ворвался в кабаре и схватил франта, даже музыка оборвалась. Как он его бил, отец мой, как бил! Еще никогда ни одного франта так не били в Баии, и когда негр кончил, то, верите ли, все ему аплодировали — и женщины легкого поведения, которые недолюбливали этого типа, так как он привык пользоваться их услугами и не платить, и музыканты, и посетители. Когда появилась поздно вызванная полиция, Массу уже выпил пива и скрылся, полицейским оставалось лишь подобрать избитого и увезти его домой. Родители юнца пригласили врачей и подняли шум, ругая на чем свет стоит этот город, полный бродяг, где полиция бездействует и скромный молодой человек из хорошей семьи, этот сукин сын (извините за грубость, господин священник!), не может вечером спокойно прогуляться. Вот почему все знают и любят Массу, вот почему у него так много друзей. Не менее известна и крестная мать, одна из самых добрых и отзывчивых женщин, у которой самый широкий круг знакомых, в том числе и весьма уважаемые люди — доктора, судьи, депутаты. Это дона Тиберия, хозяйка… то есть жена портного Жезуса, владельца мастерской «Ножницы Господни» — падре Гомес наверняка его знает. Да, падре Гомес знал сеньора Жезуса, ибо в молодости истратил все свои сбережения на сшитую им сутану. Это был его первый и последний заказ в дорогой мастерской, которая, может быть, и по карману монсеньерам и каноникам, но не бедному приходскому священнику. Знает он и дону Тиберию, разве не делает она крупных пожертвований на церковные праздники? Очевидно, рассчитывает получить отпущение грехов, искупить свое безнравственное ремесло. Иносенсио покачал головой, он никогда не противоречил падре.

И чтобы переменить тему, он заговорил о старой негритянке Вевеве, бабке Массу, которую все уважали за ее мудрость.

— Боже, но что может знать невежественная негритянка?! А кто крестный отец? Тоже популярная личность?

Эх, если бы так… Иносенсио стал заикаться, история с крестным ему не очень нравилась. Однако надо что-нибудь сказать священнику. Неужели падре Гомес его не знает? У него лавчонка на Табуане, в которой он торгует своими искусными изделиями, вырезанными из камня, мрамора, дерева.