— Может, нам в «живое кольцо» сходить? Постоять… — неуверенно спросил тогда своего зама Юра в робкой надежде на непонятно что.

— Ты чего, совсем охуел? — с искренним удивлением отреагировал тогда Гарик. — А товар? С товаром-то как?..

Аргумент нес в себе такую несокрушимую силу и жизненную правду, что Юрий Лазаревич впервые растерялся и не нашел что ответить. Совсем не нашел… Дух завскобянкой Тишкина и двух пострадавших по линии невольного блядства девок из лаков, красок и обоев вновь тускло завитал в торговом зале АОЗТ «Беловежье».

Но, слава богу, двадцать первого числа все завершилось полной капитуляцией чекистов из ГКЧП, и Юрка с Гариком чокнулись прямо там, в подсобке, откуда незадолго до того с треском вылетели обе щепки, сыгравшие такую важную роль в общем деле порубки постсоветского лесозавала. Двадцать второго же они, не торгуясь, купили две путевки в любом ближайшем туристическом направлении и благополучно отбыли на заслуженный победный отдых. Собственно, скупиться и не пришлось, поскольку выкупленное направление оказалось малоспросовым, да к тому же еще и горящим, где конечной целью выявилось таинственное государство с далеким напалмовым прошлым, известное друзьям по «Клубу кинопутешествий», — Вьетнам, с промежуточной посадкой в Сайгоне — столице южной его части, одноименно переназванной позднее в честь всевьетнамского старосты — доброго дедушки Хо Ши Мина. Правда, Гарик брал под сомнение и активно оспаривал незыблемую монументальность заявленной доброты, доказывая, что дедушка Хо любил побаловать себя свежей собачатиной, и от этой любви серьезно пострадало хвостозубое поголовье страны. Но потом, когда они взлетали после посадки в Ташкенте, он неожиданно вспомнил и к чести своей признался, что собак любил другой дедушка — Ким Ир Сен, который, вовсе наоборот, кореец, но в Корее это было можно — там все едят собак по национальному признаку, в смысле — из-за национальной особенности питания. Как называлась другая столица Вьетнама — северная и главная, образовавшаяся в результате разборки севера с югом, они так и не выяснили — времени на предварительные исследования не хватило. В любом случае, через тридцать два часа, измученные сначала длинным перелетом, затем — коротким, и добитые под конец вонючим автобусным переездом, они свалились наконец в небольшой курортный городишко на берегу океана. Их поселили в номере вдвоем, в огромном белом отеле, построенном еще до войны американо-французскими колонизаторами. Для начала они немного отдохнули, а потом Гарик, не выдержав испытания души, зажатой где-то в промежутке между любознательностью и любопытством, выполз-таки на освоение нового жаркого пространства. Через пятнадцать минут он вернулся в полной растерянности с двумя объемными пакетами. В одном из них болталось семь, а в другом — восемь здоровенных ананасов.

— Зачем нам так много? — удивился Юра. — Не сожрем же.

— Я не в курсе, — отвечал Гарик. — Я дал ему доллар, а он загрузил мне все пятнадцать, включая тару. Они тут, оказывается, по штуке стоят, в донгах, за штуку — ананас, а в баксе — пятнадцать штук, по курсу…

Юрий Лазаревич задумался… Изложенное замом ухватывалось не сразу, но, как ни крути, арифметика получалась привлекательной…

В общем, жизнь быстро наладилась. Нашпигованные крупной соломкой привяленные тараканьи уши, вприхлеб с горячим змеиным супчиком, быстро восстановили и привели в порядок пострадавшую на ниве революционных потрясений нервную систему молодых акционеров-беловежцев. Кроме того, предусмотрительные колонизаторы, помимо пляжей, велорикш и отелей, воспитали и оставили после себя целое поколение в сфере главного национального богатства — проституток всех возрастов и систем, от двенадцати — по возрасту до девяноста — в смуглых бедрах. В среднем — все равно выходило по пять долларов за штуку. Приобретались девушки в этих местах весьма своеобразным способом — путем одного слабого шевеления фалангой мизинца на любой из рук, ближайшей к объекту страсти. С первого дня пребывания на земле необетованной Юрка с Гариком решили, что любовные эксперименты они продолжат в какой-нибудь более цивильной географии, а то здесь, если чего, и врача не сыщешь, а схлопочешь по самые помидоры, вернее, ананасы. Такое разумное, хоть и неожиданное, решение сразу внесло покой и распорядок в график употребления солнечного актива, освободившегося от южной гормональной зависимости, и позволило им сосредоточиться непосредственно на отдыхе и изучении местных особенностей в подлинном, краеведческом смысле вопроса. Заключалось краеведение в неуемной покупке мелких серебряных безделушек, с сапфирами и без, по полтора доллара за штуку, для многочисленных подарков всем оставшимся до конца жизни девкам, включая беловежских продавщиц. Позже, опять где-то над Ташкентом, выяснилось, что все местное серебро производится из дюралюминия от подбитых войной и раскуроченных населением американских бомбардировщиков, раскиданных там и сям по джунглям. Неудобство состояло в двух вещах — ношение с собой обменянных на доллары донгов требовало покупки рюкзаков среднего размера, так как донговый эквивалент одного бакса в мелких купюрах вытеснял объем, приблизительно равный половине тела европеоида. Второе неудобное обстоятельство заставляло компаньонов совершать регулярные утренние пробежки в спасительном, нефизкультурном смысле, поскольку, избегая опасности быть сметенными проститутской толпой, поджидающей каждого выходящего из отеля невьетнамца, они вынужденно, с гиканьем, неслись вдоль улицы с одной мыслью — занырнуть в коляску к велорикше. Дальше все было просто и чудесно. Велорикши, черные от солнца парни с жилистыми ногами и выдубленной соленым воздухом кожей, цыкали на конкуренток, и те наконец отставали. С этой минуты начинался отсчет ежедневного кайфа. Юрий Лазаревич и Гарик, оба в белом, кроме очков, не спеша катили в сторону океана, степенно и со вкусом беседуя на излюбленную тему — дополнительные способы ухода от налогов и органов. Велорикши держали свои устройства ровнехонько рядом, ноздря в ноздрю, зная, что взаимный отрыв на четверть корпуса может изрядно снизить пафос великосветской беседы господ в белом. Доставив их на берег, жилистые труженики педальной тяги, произведя нехитрые вычисления, не уезжали обратно, а предпочитали оставаться здесь же, на краю пустынного пляжа и ждать несколько часов, чтобы не упустить законного права на обратную доставку в город. Как-никак, если пересчитать назад, с донгов, на каждого выходило не так уж и мало — по пятнадцать центов на брата.

В первый пляжный день к ним наперерез бросилась пожилая вьетнамка. Старуха была просто с гравюры — конусная соломенная шляпа, глухие, до горла, темные обмотки по всему телу и немыслимого вида и веса коромысло через плечо. С одной стороны коромысла болтался чан с пресной водой размером с православное ведро, с другой — сложенный на куске железа и готовый к употреблению очаг. Все в очаге было как положено — сложенные домиком дрова, мелкий хворост на разжечку и пара рогатин с перемычкой.

— Ты когда-нибудь Бабу-ягу по-вьетнамски пробовал? — первым делом спросил Гарик.

— Ты ошибаешься, мой друг, — по-деловому ответил Юра, — это она нас с тобой сейчас пробовать будет. Вместе с очками…

Между тем старуха, низко и часто кланяясь, начала рисовать в воздухе загадочные картины, одна привлекательней другой, перемежая ритуальный рассказ умоляющей улыбкой, направленной то к друзьям, то в сторону океана.