Прошли десятки лет. Новгород отстроился и вновь набрал силу. Однако здесь хорошо помнили забытое прочими нелестное прозвище государя-завоевателя – Иван III Страшный – и, уж конечно, не почитали жестокоседного монарха. Ныне жителям Новгорода предстояло познакомиться воочию с Грозным, внуком Страшного деда.

Я смотрел вослед удаляющейся колонне, и невольная тоска грызла мое сердце.

– Уж дорога-то пуста. – На мое плечо легла тяжелая ладонь, и я невольно дернулся и обернулся. – Я баю, дорога-то пуста.

За моей спиной на мощном караковом жеребце возвышался Никита Порай.

– Можно и в путь.

– Да, – кивнул я. – Пора.

Русская дорога не баловала разнообразием. Леса сменялись полями, те – рощами. За рощами тянулись луга, разрезаемые ручьями, реками, речушками с неизменными убогими мостами. Чем дальше на север, тем леса становились гуще, и все реже встречались городки и села, в которых можно было отыскать горячий ужин и крышу над головой.

На первой же стоянке мы обогнали карательную экспедицию, стараясь все же не отрываться далеко от ее передовых частей. С одной стороны, это обеспечивало некоторую безопасность. Заслышав о приближении войск, разбойный люд уходил в чащобную глушь, пережидая «недобрые» времена. С другой же, когда б не предусмотрительно взятые с собой шатер и запасы снеди, не одну ночь нам пришлось бы скоротать с пустым животом да под открытым небом.

Отряды квартирьеров, в основном из поместной конницы, рыскали по округе голодными волками, изымая по крестьянским дворам провиант, овес и сено для лошадей, подводы для обоза и далее, далее, далее. Не дожидаясь случая возложить себе на плечи бремя военных расходов, «подлое» сословие тоже спешило укрыться подалее от Новгородского тракта. А потому на пути нам то и дело встречались опустевшие деревни, населенные лишь скрюченными дугой старцами и сторожевыми псами.

Каждый вечер мы старались по возможности добраться до какого-нибудь жилья. Ночевка в лесу была идеей не самой разумной. Волчья ли стая, или же лихие поместники, но поутру можно было не найти своих коней. К тому же, как утверждал мой сопровождающий, ночевать на лесном тракте – крайне дурная примета. Неровен час леший свадьбу играть начнет – потопчет, разметает, и поминай как звали.

Спустя неделю перехода зарядили дожди, и дорога, до того условно проезжая, превратилась в условно проходимую. Смеркалось; однако тому грязному месиву, что еще недавно именовалось дорогой, до этого факта не было никакого дела, и потому застрявшие в глубоком ухабе колеса нашей повозки уныло раскачивались вперед-назад, пытаясь выбраться из колдобины по брошенным наземь веткам. Пара коней с безысходной тоской налегала на постромки. Кучер же яростно хлестал их кнутом. Остальная челядь толкала, тянула злополучный воз, упрямо не желая оставлять его на память местному зверью. Все без толку.

– Ах вы, неживые! – напустился на слуг мой сопровождающий. – Тележку с места сдвинуть не можете? Нешто с Летавицей знакомство свести хотите? А ну-тка посторонись!

Он спрыгнул с коня и, отобрав у ближнего челядинца свежевыломанный ствол молодой березки, просунул его под ось и с хеканьем навалился на этот импровизированный рычаг.

Березка жалобно хрустнула и сломалась пополам. Кромешник, не удержавшись, рухнул в грязь. Но в этот момент точно по мановению волшебной палочки колеса выскочили из гнилой колдобины на остаток дорожной тверди.

– Ох, нелегкая ее побери, – подымаясь из хлюпающего месива, пробормотал мой неусыпный страж. – Ишь лешаки шуткуют.

– А может, Путя осерчал? – в тон ему заметил один из наших спутников.

– С чего бы? На дорогу не плевали, ругательными словами не поминали…

– Поминали, поминали. Как тут не помянешь?

– Ладно тебе, – нахмурился Порай. – Языком ржи не намелешь. Грузите поклажу, и в путь. А у тебя, Путя-дорожник, коли что не так, прощения просим.

Чернец опричного братства поклонился поясно на все четыре стороны, затем, утирая грязь с лица, рявкнул:

– Что зыркаете, ведьмино семя? Одежу мне новую подайте!

– А кто она такая, Летавица? – поинтересовался я, когда мы отъехали от места злополучной аварии.

– Нешто не слыхал? – подивился опричник, после истории с телегой несколько оттаявший и теперь вполне расположенный скоротать дорожные версты неспешной беседой. – Хотя где уж тебе слыхать. Летавица, чтоб ты наперед ведал, обликом вроде человек, а не человек. Коли глянуться хочет – оборотится девицей красоты невиданной. Глаза у нее майской ночи черней, а волосы аж до земли и золотом так и блещут. Это все потому, что душа ее не людская, не Богом вдунутая, а от падшей звезды, с небесного свода оборвавшейся. Ну а если вдруг осерчает Летавица – спасу тебе не будет. Обернется огненным змеем и все пожжет пламенем неугасимым.

Голос Порая звучал тревожно, но в то же время как-то мечтательно.

– Ты говоришь об этом так, будто сам с ней знаком, – усмехнулся я.

– Господь миловал, – перекрестился Никита. – Пред чьим взором та девица ночью покажется, тому вовек покоя не знать. Дом забросит, семью оставит, пойдет куда глаза глядят, токмо бы эту зазнобу из сердца выжить. Да как же ее, лихоманку, отогнать, когда она всякую ночь является и смотрит, смотрит так пристально, точно душу из тебя выймает. Так люди сказывают.

– Да кто ж сказывает? – удивился я. – Если все, кто эту чаровницу увидят, голову теряют?

– Оно так, да не так. Конечно, почти каждому встречному-поперечному Летавица душу на нет изведет. Но коли сыщется ухарь, который с белых ножек ее обманом или же удалью алые сапожки добудет, тому она в пояс поклонится и вовеки служить ему станет.

– Странный обычай. – Я покачал головой.

– А что ж тут странного? – флегматично пожал плечами опричник. – Издревле так заведано. Вот хотя бы батька мой сказывал, что у Кудеяра-разбойника женка как есть Летавица была. Так он ее как увидел, Кудеяр то есть, а не батька, так вмиг на траву повалил и разул. Ей-ей, говорю, – заметив мою усмешку, побожился Никита. – Чтоб мне на Велик день куличей не есть. Моему ль отцу не знать. Он, почитай, три года за Кудеяром гонялся, да схватить его Бог не сподобил. А все она – Летавица. Ей ведь что, обернется перед зорею сиянием неземным, да по всей округе вмиг и пройдет, а когда вернется – господину своему все порасскажет. Где, кто, с каким товаром идет, где засада притаилась, а где путь открыт. Люди царские только сунутся в берлогу Кудеярову, а его уж и след простыл. Такая вот женка.

– Занятная история.

– Еще какая занятная, – кивнул Порай. – А окромя того, отец сказывал, что для Летавицы ни замков, ни засовов нет. Где что без благословения положено – одним махом умыкнет, точно и не было. Она и Кудеяров меч так добыла. Он в кургане, что близ села Горбатое, с давних времен лежал. Я слыхивал, тот меч прежде Скиф носил.

В моей голове невольно всплыл образ скифского меча акинака – оружия некогда грозного, но теперь по боевой эффективности занимающего место где-то между разделочным ножом и бронзовым канделябром.