А головной грузовик продолжал разгоняться.

Бах!

Вновь ударила пушка. В этот раз стараясь прямой наводкой подбить летящий на нее грузовик. Видимо, поставив шрапнель «на удар» или вообще схватив фугасный выстрел. Но дорога немного петляла, так что имелись угловые смещения. Вот и артиллеристы, не привыкшие брать упреждение по быстрой цели, промахнулись.

Бах!

Снова ударили они. И снова мимо. Но снаряд пронесся настолько близко к грузовику, что его ощутимо качнуло.

И тут застрекотали пулеметы на крыше. Их незамысловато обдали водой и рабоче-крестьянскими методами попытались привести в порядок. Любой ценой. Хоть как-то. Но они должны были работать. И в этом деле очень поспособствовала тряска.

В противника полетел густой рой пуль, не имевший ничего общего с прицельным огнем. Колотили просто «в ту степь». Потому что грузовик нещадно трясло и мотало на этой разбитой грунтовой дороге. Даже слегка подбрасывало. Тридцать пять километров в час по буеракам – это вам не фунт изюма! Однако заряжающего артиллериста явно ранило. Вон вскинул руки и, уронив выстрел, упал. Да и остальных членов расчета прижало к земле, заставляя прятаться за щиток орудия.

А дальше было поздно. Максим на всем ходу взял и незамысловато протаранил пушку, лишь чудом избежав выстрела в упор. Тут и от холостого выстрела мало не показалось бы.

Удар!

Скрежет смятой стали. И тишина. То ли он так сильно ударился. То ли где-то рядом произошел взрыв. Но Максим на какое-то время потерял слух.

Вот он потряс головой, пытаясь избавиться от этого наваждения. Вот заметил, как переживший столкновение артиллерист попытался куда-то отползти на карачках. Вот медленно, с огромным трудом достал пистолет и, удерживая его здоровой рукой, начал стрелять. И опять никакого звука. Лишь фонтанчики земли возле немца встают. Один. Второй. Третий. Есть! Пуля попала ему в спину, и тот упал лицом в пыль.

Поворот головы. Йозеф жив, наверное. Во всяком случае – без сознания. Хотя явных новых ран нет.

Немного собравшись с силами, Максим попытался выйти из покореженного грузовика. Двери больше не имелось. Улетела куда-то. Поэтому ее и открывать не потребовалось. Он наклонился. И, ухватившись за стойку, кое-как выполз наружу. Но не удержался и все же упал на землю. Прямо на левый бок со свежими ранами.

Взвыл. Потряс головой. И звуки вновь ворвались в его голову! Сочные, громкие и насыщенные!

Где-то рядом стреляли короткими очередями три пулемета. Раздавались одиночные хлопки магазинных винтовок, а кое-где и самозарядных пистолетов.

К нему подбежал какой-то боец и помог подняться. Синичкин. Это был ефрейтор Синичкин.

Осмотрев поле боя, Максим удовлетворенно хмыкнул. Остатки кавалерии отошли уже довольно далеко, стремительно разбегаясь. Еще немного, и за разделительные лесополосы уйдут. С кем-то еще шла перестрелка. Но, судя по звукам, практически полностью односторонняя. Дожимали.

– Проклятье… – тихо прошипел Максим, присаживаясь на вывернутое колесо грузовика. – Где Лев Евгеньевич? Позовите его!

– Его ранило, – ответил Верещагин, стоявший вторым номером у левого курсового пулемета на головном грузовике. – Вон, вытащили из грузовика и перевязывают.

– А как Васков?

– Неизвестно, – произнес Синичкин. – Грузовик его отстал и заглох. Но пулеметы еще стреляют.

– Хорошо, – кивнул Максим. – Сидоров, сбегай, выясни обстановку.

– Есть! – козырнул солдат и, спрыгнув с грузовика, побежал к арьергардному грузовику.

– Что с пулеметами?

– Стреляют, – неопределенно ответил Верещагин. – Но нужно в мастерских посмотреть. Как бы мы их не угробили. В конце уже не столько стреляли, сколько выплевывали пули куда-то вперед.

Поручик, молча покивав, перезарядил свой Парабеллум. Поднялся с помощью ефрейтора. И поковылял потихоньку осматривать поле боя. Там, впереди, были видны еще артиллерийские упряжки. Вот туда и отправился, приказав Верещагину встать за пулемет и прикрывать его с бойцом.

Лошадей всех побило шальными пулями. Кое-кого из личного состава тоже. Но людей было явно сильно меньше, чем положено по уставу.

– Разбежались, что ли? – задал риторический вопрос поручик, обращаясь непонятно к кому. Если кто тут и был в хвосте – явно дал деру.

Сплюнул. Досадливо поморщился. И побрел обратно. Он вдруг вспомнил про генералов. Их, конечно, укладывали на пол, чтобы шальными пулями меньше был шанс задеть. Но все равно. Требовалось проведать и понять, живы ли?

Впрочем, про беглецов он тоже не забыл. А потому, сделав два шага, он крикнул через плечо:

– Raus![22]

Мгновение. И в кустах раздалось какое-то шевеление. Довольно быстро удаляющееся. А Максим поковылял, опираясь на ефрейтора, к автоколонне. Требовалось ее приводить в порядок и готовить к выдвижению. Ну и ногу перевязать нужно. Пуля хоть артерий никаких не перебила, а все равно кровоточило знатно…

30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Молодой корнет Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка ехал по проселочной дороге с улыбкой на лице, которую он и не пытался скрывать.

А все потому, что он – Олег Константинович[23], Великий князь и правнук Николая I, наравне со своими пятью братьями пошел на войну. И не по тылам отсиживаться, а вырвался навстречу опасности. Он смог уговорить Георгия Ивановича, командира своего полка, не беречь его и пустить к делу. С трудом. С огромным трудом. Генерал-майор немало сопротивлялся, не желая рисковать членом Августейшей фамилии. Но не устоял перед его напором. И теперь этот молодой корнет возглавил взвод передового дозора. Отчего был безмерно счастлив. Наконец-то дело! Наконец-то не тыловые бумажки! Наконец-то в бой!

И тут идиллию его мечтаний о воинской славе прервал небольшой отряд германских всадников, выскочивший из-за перелеска. Олег Константинович радостно пришпорил своего коня и, выхватив саблю, бросился вперед, увлекая за собой свой взвод.

Однако немцы в бой вступать не спешили. Они побросали свои пики и подняли лапки вверх, что немало смутило Великого князя. Не так он представлял себе свой первый бой. Да. Врагов было существенно меньше, но так и что?