Крис поднялся по лестнице на стену и выглянул наружу. В лунном свете, пробивавшемся сквозь туман, подходили они, один за другим выступая из темноты, что скрывала берег.

Сперва это были просто размытые очертания во мгле; Крис почти мог принять их за прогуливающихся ночью людей. Но по мере приближения фигуры обретали плотность, обнажая все больше и больше подробностей, и в конце концов он уже не мог обманывать себя, будто это человеческие существа.

С пересохшим ртом Крис высматривал на берегу сафдаров и, хотя нигде их не видел, все равно знал, что они поблизости. Наверно, сидят в своих странных позах индейских воинов где-нибудь дальше, в тумане.

К морскому форту медленно, полукругом приближались несчастные создания. Близнецы Фоксы, один — невообразимо жирный, второй — худой, как пугало; Уэйнрайт с грязной тряпицей, в которую превратился бинт, вокруг шеи и с темно-красными наростами, похожими на виноградные гроздья, свисавшими из глубокой раны на лице.

Крис застегнул молнию куртки до самого горла и обнял себя руками.

Теперь их было больше. Две дюжины мужчин и мальчик. Утонувшие или убитые — кто несколько часов, а кто и пятьдесят лет назад. Тела менялись с каждым часом. Могучая жизненная сила, которая гальванизировала их некогда умершую плоть, раздувала члены и искажала лица. Но происходили и еще худшие веши.

Крис закусил губу. Эти жуткие картинки были вроде бритвы, которая срезает внешний, цивилизованный слой того приятного обаятельного мистера Стейнфорта, который никуда не лез без очереди и не грубил старушкам (по крайней мере вслух); напрочь срезает весь искусственный вздор цивилизованного общества, обнажая первобытного человека. Человека, способного сделать что угодно с кем угодно, совершить любое зверство, лишь бы выжили его семья и он сам.

Приятные люди не убивают. Приятные люди не приносят в жертву то, что любят. Эту мысль внушил ему еще раньше Тони Гейтман. А что сделал бы мужчина две тысячи лет назад, столкнувшись вот с этим?

Крис знал. Тот мужчина пошел бы к жене и взял бы из ее рук маленького темноглазого мальчика; он нарядил бы его в лучшую одежду, сказал бы ему, что он такой замечательный, такой любимый; потом положил бы сына на камень, поднял бы бронзовый топор и...

Крис моргнул. По телу прокатился холодок. Чертов Тони Гейтман!

Фигуры приблизились и теперь стояли длинной шеренгой, уставившись на морской форт.

Крис всматривался в них, сосредоточиваясь на каждой детали безобразных тел, чтобы скинуть цивилизованную оболочку, которая покрывала его, словно раковина, почти всю жизнь. Надо было перевести часы назад, чтобы кровь его воинственных предков потекла в жилах. Надо было научиться ненавидеть всем сердцем. И превратить эту ненависть в силу. Предстоит битва за выживание.

Казалось, распухшие тела вот-вот разорвут кожу, в которую они заключены. Сильно увеличившиеся сердца, словно моторы, неистово бились в обнаженных грудных клетках, которые сотрясались от этих ударов. Там, где тело было повреждено, необузданный поток энергии залечил его опухолевыми наростами. Вот на месте вырванного глаза вздулся красный помидор рака, а тут вместо изувеченного рта торчал пузырь из плоти.

Некоторые старые трупы до такой степени обросли ракушками и водорослями, что невозможно было сказать, где кончается человек и начинается морское отребье.

Какой-то бочкообразный мужчина — некогда, видимо, капитан корабля — стоял ближе других. Кожа его белой, как молоко, груди была покрыта узкими прорезями примерно с палец длиной. Крис увидел, как эти прорези медленно раскрываются. Сквозь них из груди мужчины наружу вылезло около двадцати темных шипов.

Крис сжал зубы так, что свело челюсти.

Темные предметы, которые выталкивало наружу внутреннее давление, были моллюсками. Твердыми, иссиня-черными. Они, видимо, присосались к ребрам мужчины, и их время от времени выдавливало через прорези в коже все дальше и дальше, покуда ракушки не высунулись из тела, как ряды длинных черных сосков. Покрытые черной слизью, они маслянисто поблескивали в лунном свете.

Тут раковины приоткрылись, показав бледные кусочки солоноватой плоти, спрятанной внутри. Через секунду они захлопнулись и спрятались в груди мужчины.

Каждый раз, когда моллюски протыкали кожу, лицо капитана искажалось гримасой невыносимой боли, словно его пытали раскаленным железом. Но из обезображенного рта не вырывалось ни звука.

У Криса горело лицо. Голова шла кругом. И все время его терзала потребность, острое желание...

...ИДТИ ДОМОЙ...

Просто бежать и бежать. Но сафдары заставили нас...

В голове у Криса помутилось.

...Сафдары заставили нас прийти сюда, стоять на берегу, а боль режет и разрывает наши тела, боль вгрызается в нас, как крысы... Ох-х... кожа пылает, кожа горит на наших телах...

Они позволят нам идти...

ИДТИ ДОМОЙ.

Когда мы сломаем двери этого дома на берегу, вышвырнем оттуда людей. Тогда мы дадим сафдарам то, что им нужно, выбросим людей из дома на берег, и тогда мы...

МЫ ПОЙДЕМ ДОМОЙ.

Нам нужна любовь.

Люби нас! Люби нас! Люби нас! Целуй эту пылающую кожу на моем теле!..

Крис смутно ощутил боль и взмахнул кулаками. Они стукнулись о твердый камень.

Крис открыл глаза. Он потерял сознание и рухнул на галерею. Желудок свело; лицо было покрыто холодным потом. И он чувствовал себя... черт, он чувствовал себя чудовищно.

Ноги дрожали, но Крис заставил себя подняться и неверным шагом побрел в фургон.

Марк напряженно крикнул вниз:

— А вот и они!

Крис вслед за Рут поднялся по лестнице на стену.

Оглядел остальных. Марк стоял, перегнувшись через стену и держа на плече заряженное ружье — точь-в-точь пионер Дикого Запада. Ребята Ходджсоны заняли позиции на дальнем конце стены. Они вооружились ружьями двадцать второго калибра, которые для сафдаров, видимо, были не опаснее, чем метелка для пыли, но придавали мальчишкам ощущение полезности. На стене непосредственно над воротами стояли двое старших Ходджсонов, сжимая в больших веснушчатых руках дробовики.

Тони опирался о стену спиной, его лицо было белым как мел, изо рта торчала сигара.

— Тони, лучше бы не курить вблизи бутылок. Там бензин.

Тони словно очнулся от глубокого сна.

— Бензин?

— Бензин. Горючее. — Марк Фауст посмотрел на старого друга. — Ты как себя чувствуешь?

— Все в порядке. — Тони тщательно затушил сигару. В его голосе снова зазвучала деловитость. — Патронов хватит?

— Должно... В коробке на столе — сорок штук.

Тони повернулся к Крису.

— Вы сказали, чтобы никто не покидал здания, пока все не кончится? Совершенно ни к чему, чтобы здесь толклись люди: не дай бог ранит кого.