— Дело в том, — ответила Бриджит, — что Банни Макгэрри исчез. В последний раз его видели восемь дней назад. Я пытаюсь узнать любую информацию о том, где он может быть, от тех, с кем он общался в последнее время.

Фрэнкс посмотрел на нее с недоумением.

— Я не общался с Банни уже шестнадцать лет.

Накануне Бриджит дважды сверилась с распечаткой после того, как Синха сказал ей, чей это номер.

— В его счете за услуги связи зафиксированы два звонка и три-четыре текстовых сообщения на ваш номер.

— Не знаю, с чего вы это взяли, мисс Конрой, но мы с ним не общались.

Бриджит провела рукой по волосам и выдохнула.

— А эта леди… Могла ли Берни…

Бриджит умолкла, увидев, как решительно помотал головой Фрэнкс.

— Я не могу сказать почему, но… просто поверьте, она ни за что не будет говорить с Макгэрри. Это совершенно исключено. Когда я сказал, что не общался с ним, это значит, что мы не разговариваем, — Фрэнкс посмотрел на нее со значением. — Но, возможно, он пытался связаться со мной, сообщения не проходили или…

— Согласно распечатке звонков, неделю назад, во вторник, у вас состоялась с ним двадцатичетырехминутная беседа.

Бриджит извлекла телефонный счет, который сунула утром в карман плаща, и протянула Фрэнксу. Он уставился на бумагу, затем взглянул на Бриджит.

— Бог свидетель, никакого разговора не было.

Бриджит снова посмотрела на распечатку, не зная, что и думать.

— Могу я поинтересоваться, — спросил Фрэнкс, — в чем тут ваш личный интерес?

— Я работаю с Банни.

Фрэнкс растерялся.

— Банни больше не в Гарди.

— О, — выдохнул преподобный. — Понятно. — Фрэнкс сделал длинную паузу, не отрывая от нее взгляда. — Берегите себя.

Его изможденное тело вновь сотряс приступ хриплого кашля.

Бриджит подняла стакан с водой и сунула соломинку ему в рот.

— О, я уверена, что мне ничего не угрожает.

Фрэнкс оторвался от соломинки.

— Спасибо. Я хотел сказать, берегитесь… его.

Бриджит промокнула рот Фрэнкса салфеткой и посмотрела ему в глаза.

— Банни Макгэрри — особый человек, — произнес преподобный. — Он действительно способен на все. Единственный компас, с которым он сверяется, — его собственный. Если однажды вы окажетесь по другую сторону того, что он считает правильным, то… поверьте мне, это кончится для вас плохо. Он может лгать, жульничать, шантажировать — все что угодно. Он не то чтобы плохой человек. Он… гораздо хуже. Он хороший человек, способный на страшное ради того, во что он верит.

Бриджит посмотрела в окно. Солнечный свет отражался в посеребренных стеклах здания напротив, резко выделявшегося на фоне лазурно-голубого неба.

Доктор Синха прервал беседу, шагнув к ним со шприцем в руке.

— А теперь, — сказал Фрэнкс, — давайте позволим доброму доктору сделать то, что он хочет, после чего вы двое отправитесь в путь. — Фрэнкс закрыл глаза. — Сегодня был очень долгий день…

6 февраля 2000 г., воскресенье, вторая половина дня

Ярлет Корт таращился в пинту пива, наблюдая, как всплывают на поверхность и с шипением лопаются пузырьки. Откровенно говоря, он не очень-то любил выпивать. Но когда в сонный воскресный день в обеденное время зазвонил телефон и полностью разрушил его спокойную жизнь, идея выпить показалась уместной. Должно быть, где-то в глубинах ирландской ДНК прочно зашита вера в то, что алкоголь помогает в жизненных неурядицах. Отчасти действительно стало легче. К тому же плюсом грядущей ситуации было то, что подобное вряд ли повторится второй раз. Позор в каком-то смысле тоже несет освобождение.

Проходившая мимо женщина, работавшая в одной из клиник его избирательного округа, робко махнула ему рукой. Он знал многих в этом пабе, и многие знали его. В течение двадцати лет он являлся неотъемлемой частью местного политикума. Первые десять — в качестве советника, прежде чем на четыре года занять место независимого депутата нижней палаты парламента. Затем границы округа были изменены, и его электоральное ядро оказалось расколотым ровно посередине. В прессе решение назвали грязной политикой, но представители главных партий прикинулись дурачками, сделав вид, что это лишь причуды географии. Тем не менее на прошлых выборах он выступил чертовски удачно. Несмотря на то что оппоненты потратили на порядок больше денег, он почти догнал их по голосам. Затем он вернулся в совет и удвоил усилия. Как бы то ни было, но эта история сделала его еще более популярным — о нем заговорили как о герое рабочего класса, наводящем ужас на истеблишмент. Теперь все это канет в Лету.

Человек, чьего имени он не вспомнил, хлопнул его по плечу по дороге из туалета в главный бар, откуда доносился рев воскресного суперматча. Здесь, в лаунж-баре, было относительно тихо благодаря отсутствию огромных экранов, которые в эти дни сделались вездесущими из-за большого летнего турнира по футболу. Марла, хозяйка заведения, с гордостью рассказала, что они собираются установить еще несколько телевизоров, а значит, умрет и этот последний тихий оазис.

Последние несколько часов люди его не особо беспокоили. Никакой обычной вежливой болтовни перед тем, как заговорить о пустяке, в котором им нужна помощь. Может, язык его тела подсказывал им, что сейчас для этого не время. Так что он сидел в одиночестве и упорно пил, но все еще был далек от забытья, в котором нуждался.

Табурет рядом с ним тихо скрипнул, отодвинутый от стойки чьей-то рукой, и на него немедленно плюхнулась грузная фигура в дубленке из овчины. Корт даже не взглянул в его сторону — в этом не было необходимости.

— Ты никогда не снимаешь чертово пальто, Банни? Это вредно для здоровья.

— Оно экономит время на глажке, советник.

— Ради чего?

Корт взял опустевший наполовину бокал и хлебнул. Банни помахал рукой бармену Анто, вовсю флиртовавшему у противоположного конца стойки с двумя дамами, временно лишившимися мужей из-за футбола.

— Пинту «Артура», — заказал Банни, — и еще одну порцию того, что пьет он.

— Последний плотный ужин, — заметил Корт, — для приговоренного к смерти.

— Ну-ну, не стоит так драматизировать.

Корт невесело усмехнулся и вновь поднял бокал.

Он осушил его до дна и стукнул им сильнее, чем намеревался.

— Представляешь, Банни, скольким людям в этом пабе я помог за эти годы?

— Многим, я уверен.

— Но ты не знаешь точное число. Я сидел сейчас и считал. Кажется, получилось семнадцать. Это только те, кому я помог напрямую, не считая того, что делал ради общей пользы. Я не был в отпуске восемь лет, представляешь?