– Козел воронежский… — задумчиво протянула Рита. — Котенок, блин, с улицы Лизюкова. На той неделе, как раз накануне твоего дня рождения, уехал туда мастер-класс давать, на все дела тут наплевал, а мне записку: мол, прости, дорогая, больше не могу, давно, с того самого весеннего матча, люблю Ирину, сил моих нету. Мне, мол, уже скоро сорок. Она меня понимает, рядом с ней я мужик, а для тебя и в пятьдесят лет буду голодранцем. Вещи мои, если можно, Ирине отдай. Так примерно. И тут ты звонишь. Я так и поняла, что за вещами, и от такой наглости чуть с ума не сошла. Ладно, думаю, я вам устрою новогоднюю ночь в семейном кругу, молодожены хреновы. Я думала, ты мне так отомстила за то, что я вас с Валентином поссорила.

– Так это ты объявление дала?! — догадалась Ирина. — Ну, ты даешь! А как? Там же паспорт требуют?

– Да ну, паспорт, — вяло отмахнулась Маргарита. — Бутылка коньяка редактору — и никаких проблем. Скажи спасибо, что не написала, что у тебя тут девочки по вызову.

– А что, хотела так? — захохотала Ирина.

– Хотела, — подтвердила Марго. — Но тут уж редактор проблем с милицией побоялся. Пришлось сыграть на понижение…

Марго помолчала. Потом, нажав клавишу «delete», удалила снимок. Полюбовалась на пустой экран монитора:

– По-моему, так даже лучше. Слушай, а что, есть эффект? От объявления? Это чего — женихи у тебя? Клюнули, голодранцы, я так и знала! — обрадовалась Марго. — А тот — Олег, что ли? — на малообеспеченного вроде не похож.

– Рит, ну чего ты все — голодранцы да голодранцы… Получается у тебя лучше мужиков зарабатывать, так они же не виноваты, что ты такая талантливая. В крайнем случае, надо говорить — мне сегодня объяснили — не голодранцы, а бесприданники. Гораздо культурнее звучит. Да серьезно, Ритуль, что все на деньги-то сводить? Вот Лев Николаевич — профессор, литературу преподает, очень приятный человек, у него целая теория на этот счет.

– Это из Островского, что ли? — спросила Марго. — Ну, неважно. То есть все жениться? А ты что?

– Выбираю! Не решила еще, — опять засмеялась Ирина. У нее стало так легко на душе, так радостно, как не было целый год.

– А милиционер? Вызывать, что ли, пришлось? Давай я с ним поговорю, уладим… — забеспокоилась Рита.

– Нет, он тоже, по-моему, по объявлению, — понизив голос, сказала Ирина. — И он тут сам все улаживает. Я тебе потом расскажу — со смеху умрешь. Пойдем, познакомлю, чтобы ты имела представление…

Ирина потянула Марго за руку, но она руку освободила.

– Ир, послушай… Я опять, получается, тебе свинью подложила. Как в тот раз. Ты на меня не злись, а? Я как узнала, что он к тебе ушел — письма нормально составить не умеет, идиот, ничему не научился! — на стенку полезла от злости. Имя у него! Придурок! Да главное, не то, что он ушел, таких, как он, — пятачок за пучок, найду и получше. Но что ты… Что к тебе… Ты ему нравилась всегда, я и подумала. Прости, а?

Вместо ответа Ирина от полноты чувств, как девчонка, подпрыгнула на месте и повисла у Марго на шее, так что та едва устояла на ногах.

– Ритуля, я так счастлива, что мы с тобой помирились! У меня же, кроме тебя и Юльки, никого на свете нет! Я тебе все-все прощаю! Я тебя люблю! Пойдем, у нас тут такие дела! Мы развлекаемся всю ночь! И Дед Мороз приходил, и пожар был…

Марго, которую Ирина тащила в гостиную, пыталась еще что-то спросить, но Ирина, не слушая, обернулась и прошептала ей прямо в ухо:

– А этот… в форме который, Петрухин… Он мне даже нравится. С ним… спокойно.

После этого заявления она втащила Марго в комнату и заявила во всеуслышание:

– Это моя лучшая подруга Маргарита! Это она дала объявление! И Деда Мороза тоже она заказала. Да, Ритуль? И я ее очень люблю!

Столь непоследовательная речь произвела на собравшихся должное впечатление. Все вновь уставились на Марго и принялись рассматривать ее в новом качестве — любимой подруги и автора объявления, которое позвало их в дорогу, вдохновило на подвиги и подарило волшебную, по определению Евстолии Васильевны, ночь. Пока все созерцали и приводили мысли в порядок, Шустрый действовал — он еще раз переставил стулья и тарелки таким образом, чтобы оказаться рядом с Маргаритой.

Когда все уселись, Рита заявила, что она с утра ничего не ела, поэтому просила на нее не обращать внимания и дать ей хоть что-нибудь поесть. Олег немедленно соорудил на стоявшей перед Марго тарелке небольшой стог из салата и сложную композицию из буженины, огурцов, рыбы и прочего, еще оставшегося на столе. Евстолия, не в силах избежать соблазна таращиться на Марго, сделала над собой усилие — вытащила себя из-за стола и объявила, что будет собирать все к чаю. Льва Николаевича она уволокла на кухню, он не особенно сопротивлялся, желая блеснуть-таки своими кулинарными талантами, и немедленно начал рассказывать ей про свой фирменный рецепт заварки. Ирина и Петрухин под чутким руководством Евстолии убирали со стола тарелки, которые Шустрый предварительно освобождал от остатков еды, перекладывая их Маргарите. Потом носили сахар, чашки, варенье, розетки, конфеты, поминутно сталкиваясь в коридоре, роняя ложки и приходя от этого в отличное настроение.

Когда Евстолия водрузила посреди стола свой торт, публика встретила его аплодисментами. Действительно, это было произведение кулинарного искусства, украшенное как будто заснеженными розами и состоявшее из нескольких разноцветных этажей: с маком, изюмом, какао и орехами. Но участь шедевра была печальна — его умяли довольно быстро. И тогда Евстолия решила, что пришла пора получать дивиденды, — она потребовала играть в фанты. Расчет был верен — отказать ей никто не посмел.

Она отыскала свою шляпу и пошла с ней по кругу, в этот позаимствованный с выставки экспонат присутствовавшие стали складывать свои фанты. Все немного конфузились от того, что идут на поводу у взбалмашной Евстолии, которой приспичило впасть в детство, но все равно сами толкались и веселились, как дети, которых оставили дома одних. Ирина первой положила в шляпу подвернувшийся ей под руку пульт от телевизора. Глядя не нее, и Петрухин махнул рукой на одолевавшие его сомнения и выложил из кармана кителя китайскую шариковую авторучку. Шустрый, хмыкнув, тут же добавил в шляпу свой «паркер» с золотым колпачком. Маргарита, несколько даже растерявшись от сокрушительного напора странной тетки в диком платье, стянула с руки кольцо. Лев Николаевич долго шарил по карманам, доставая то платок, то блокнот, то ручку, краснел и извинялся, пока наконец Ирина, смеясь, не вручила ему взятую со стола конфету. Вслед за конфетой поверх лежащих в шляпе трофеев изящно лег кружевной платочек, виртуозно добытый Евстолией откуда-то из глубин платья. От платка сильно пахло духами, Ирина подозревала, что ее собственными, взятыми из спальни, куда Евстолия недавно бегала «на минуточку» — посмотреться в большое зеркало.

– Все! — провозгласила Евстолия. — Желания загадывать буду я!

– Кто бы сомневался, — проворчал Шустрый, адресуясь к Маргарите. Она покрутила головой, и Шустрый с восторгом понял, что наконец нашел в этой компании понимающего собеседника.