– Полагаю, что отыскать особу, чей дядя является камергером двора, – проще простого, – уронила Амалия. – Камергеров не так уж много, в конце концов.

– Если только она не солгала, чтобы прибавить себе весу, – горько отозвался Адриан Спиридонович. – О, сударыня, вы не представляете, что это за народ! В голове самые высокие интересы, на устах самые возвышенные слова, а всех подозревают, никому не верят и готовы лучшего друга прирезать, если он не разделяет их взглядов.

Как во сне Александр увидел, что Амалия поднялась с места, и последовал ее примеру.

– Что касается Николая Петрова… – Горохов замялся. – Я распоряжусь, чтобы его семье выделили пенсию, и прослежу, чтобы она ни в чем не нуждалась. Если бы у него была жена, деньги отошли бы ей, а так, полагаю, их будет получать его мать. Насколько я помню, отец Николая давно умер.

Этой витиеватой речью Адриан Спиридонович хотел дать Амалии понять, что если невеста явилась к нему в расчете на пенсию за убитого агента, то просчиталась. Вот будь она женой, тогда другое дело.

– Я не сомневаюсь, что вы не оставите мать Николая Петрова своей заботой, – спокойно ответила Амалия. – Всего доброго, милостивый государь.

Девушка ушла в сопровождении барона Корфа, а Горохов взял принесенное ему письмо, поглядел на него, на часы, в волнении взъерошил волосы и задумался. Из внутренних покоев показалась жена.

– Адриан, ужин стынет… Сколько можно отрывать тебя, в самом деле! И зачем приходил господин барон?

– Неважно, матушка, неважно, – забурчал Горохов. И возвысил голос. – Катька! Давай-ка мой мундир и скажи Пашке, чтобы кликнул извозчика. Да поживей!

– Адриан, что происходит? – Жена явно встревожилась. – В чем дело? Ты опять уезжаешь? Куда?

– По делу, матушка. А то как же… работа, чтоб ее! Досталась мне, должно быть, за грехи мои тяжкие… Катька! Поторапливайся!

Ступени лестницы Александр преодолел как сомнамбула.

– Что с вами? – удивленно взглянула на спутника Амалия.

Ему не хватало воздуха. И опять, опять стала болеть голова. Амалия отметила, как смертельно побледнело его лицо, как тяжело Александр шел, опираясь на трость, и заволновалась.

– Вам нездоровится, – объявила она. – Давайте я отвезу вас домой.

– Нет, – упрямо выдохнул офицер, – я не хочу.

Ей показалось, что он вот-вот упадет, и девушка поддержала его под руку. Продолжение получилось совсем неожиданным: Александр сжал ее пальцы посмотрел ей в глаза и прошептал:

– Вы… вы – честный человек. Благодарю вас.

По правде говоря, Амалия нечасто слышала такие слова в свой адрес, да и вообще – говорить подобные вещи вслух как-то не принято, но она справедливо рассудила, что вырвавшаяся у молодого человека фраза была связана с какими-то его мучительными мыслями. Отрицать, что ты честный, неловко, подтверждать, что собеседник не ошибся, самонадеянно, и потому Амалия просто улыбнулась. И от ее улыбки у Александра немножко потеплело в груди, и он поймал себя на том, что улыбается ей в ответ.

– А ведь я его подозревал, – признался Корф.

– Кого?

– Студента. Думал, что он может быть причастен к…

– Я тоже подумала, представьте себе, что это вполне вероятно, – заметила Амалия. – Просто я так устроена, что ничему не верю без доказательств.

– Как по-вашему, Петров всерьез полагал, что в убийстве замешан кто-то еще? – спросил Александр. – Кому еще могло быть выгодно, чтобы… – Закончить фразу оказалось выше его сил.

– Да кому угодно, на самом деле, – пожала плечами Амалия. – Англичанам, к примеру. Или немцам. Или, – облачко набежало на лицо девушки, – хотя бы полякам.

Александр не стал развивать эту тему. Вместо этого спросил:

– И что вы собираетесь предпринять теперь?

– Я думаю, – ответила Амалия просто. – Если Николай Петров был настолько предусмотрителен, что послал письмо в полицию и оставил еще как минимум два послания для страховки… Может быть, он оставил что-то еще?

– Что же?

– Да хотя бы дневник. Чтобы понять, кто его убил, мне надо знать перемещения молодого человека в последние дни. Если студент вел дневник…

«Верно, – подумал Александр, – дневник. Что тут особенного? Многие ведут дневники, в самом деле. Или вели?..»

– Ну вот, вы опять побледнели, – отметила Амалия, пристально наблюдая за ним.

– Нет, это не то, – упрямо проговорил Александр. – Просто вы заговорили о дневнике, и я кое-что вспомнил.

– Что именно?

– Один мой друг недавно умер, – пояснил Александр. – И я нашел его дневник. Он там писал… – Корф сделал над собой усилие, – писал ужасные вещи. Обо мне, о наших знакомых, о своем отце. А я считал его своим другом. Я думал, мы друзья… – Его голос дрогнул.

– Мне кажется, я знаю, о ком вы говорите, – сказала Амалия.

Александр хотел возразить, что она не знала Льва Строганова, но девушка продолжала:

– Это, наверное, был человек глубоко несчастный. Есть, знаете, такие люди, которым плохо, но они никогда не станут в том признаваться. Им проще чернить все, что они видят, записывать какие-то сплетни, злословить… Внешне они могут казаться всем довольны, могут даже блистать в свете, но это ничего не значит. Если тот человек ни о ком не написал доброго слова, можете быть уверены: он был очень несчастен. Его можно только пожалеть.

Александр растерялся. Потому что никогда еще не думал о Льве под таким углом, потому что совершенно не знал эту его сторону. И впервые задал себе вопрос: был ли тот действительно несчастен – или Амалия Тамарина просто слишком добра?

Во всяком случае, хорошо уже то, что он вспомнил о дневнике Льва, о котором из-за последних событий совершенно забыл. «Сегодня же, – решил Александр, – я вернусь домой и уничтожу его».

– Я все-таки полагаю, что мой друг… кого я считал своим другом… не был несчастен, – с сомнением сказал молодой человек. – Блестящий офицер, из богатой семьи…

Амалия едва заметно поморщилась.

– Я о душе говорю, а не о том, сколько у него было денег, – тихо сказала она.

Положительно, у нее был талант ставить его в тупик, поэтому барон счел за благо умолкнуть. И только через несколько шагов спросил:

– Куда мы идем?

– Не знаю, – призналась Амалия. – Я все же думаю, что вам надо вернуться к себе, а я поеду к Настасье Ивановне.

– Я с вами, – тотчас же вызвался Александр и остановил извозчика.

Голова у него почти перестала болеть. Он понял, что Амалия хочет отыскать дневник студента, и поэтому даже не стал возражать, когда ему предложили следующий план.