– Точно! Я был там и вернулся вечером один.

– Вернулись, потому что ждали гостя, которого я видела уезжающим отсюда.

– До сих пор возразить нечего! – сказал Язон. – Вы превосходно осведомлены, но, повторяю, только до сих пор! Дело Кроуфорда представляет собой блестящую выдумку, и я думаю, что на эту тему пора задавать вопросы мне. Держите. Вам это необходимо.

«Этим» был один из бокалов с испанским вином. Марианна взяла его, машинально сделала несколько глотков, которые слегка обожгли горло, но заметно улучшили настроение.

– Спасибо, – сказала она, поставив бокал на угол клавесина. – Вы можете спрашивать, и я постараюсь ответить.

Ожидая новую враждебную выходку, когда она скажет, кто был ее информатором, она опустила глаза, заранее смиряясь, и со вздохом сложила руки на коленях. Наступило короткое молчание, во время которого Марианна не смела поднять голову, думая, что он готовит вопросы. Но он только смотрел на нее.

– Хорошо! – сказал он наконец. – В таком случае я хочу спросить у вас имя особы, которой вы обязаны этой фантастической историей. Не могли же вы сами все выдумать. Итак, его имя?

– Франсис…

– Франсис? Вы хотите сказать, Кранмер?.. Ваш муж?

– Первый муж! – уточнила она со злобой.

– Не придирайтесь к слову! – нетерпеливо отмахнулся Язон. – Но откуда он взялся? Где и когда вы видели его?

– Вчера вечером у меня. Когда я пришла из театра, он уже ждал в моей комнате… Чтобы проникнуть туда, он перелез через стену и взобрался на балкон.

– Невероятно! Какое-то безумие!.. Однако рассказывайте. Я хочу знать все… Когда этот человек во что-нибудь вмешивается, можно ожидать всего.

На напряженном лице Бофора не осталось ни малейшего следа благожелательности. Облокотившись на клавесин, он подавлял сидящую Марианну не только своим ростом, но и повелительным взглядом, прикованным к склоненному прекрасному лицу. Он проговорил сурово:

– А прежде всего посмотрите мне в глаза. Я должен знать, говорите ли вы правду.

По-прежнему эти подозрения, окрашенные презрением! «Что надо сделать, – горестно подумала Марианна, – чтобы он наконец поверил, что я люблю его и, кроме него, для меня нет никого в мире?» Тем не менее она послушно подняла голову. Ее зеленый взгляд, необычно спокойный и чистый, скрестился с пронзительным взглядом склонившегося над ней мужчины.

– Я расскажу вам все, – сказала она просто. – И судите сами.

– Постараюсь…

Ей требовалось не так уж много слов, чтобы описать сцену с Франсисом. По ходу рассказа она наблюдала за быстрой сменой выражений на заострившемся лице корсара: удивление, гнев, возмущение, презрение, даже сострадание, однако Язон оставался безмолвным. Но когда Марианна закончила, она с радостью отметила, что синие глаза моряка потеряли суровость.

Некоторое время он молча смотрел на нее, затем, со вздохом пожав плечами, он отвернулся и отошел на несколько шагов.

– И вы заплатили! – с возмущением сказал он. – Зная его, как вы его знаете, вы заплатили совершенно безрассудно. И вам не пришло в голову, что он лжет, что это только повод, чтобы выудить у вас деньги?

«А ты, – печально подумала Марианна, – тебе не приходило в голову, что я люблю тебя так, что все остальное не имеет значения, что ради спасения твоей жизни я отдала бы ему все?..»

Но она не выразила словами эту горькую мысль и меланхолически ответила:

– Он дал такие точные сведения, что я не могла не поверить. Ведь это он сказал, что вы пробудете весь день в Мортфонтене, вернетесь оттуда один, вечером ожидаете важного посетителя… и все это оказалось точным, ибо рано утром я приезжала сюда, чтобы услышать подтверждение этому из уст вашего консьержа. Все оказалось верным, кроме самого главного, но разве я могла догадаться?..

– Я заговорщик! – воскликнул Язон. – И вы поверили в это? Неужели вы до такой степени не знаете меня?

– Нет, – сказала Марианна серьезно, – откровенно говоря, я не могу понять вас до конца. Вспомните, что сначала вы были для меня врагом, потом другом и спасителем, прежде чем стать… равнодушным!

Перед последним словом Марианна запнулась, однако произнесла его твердо. Затем, более нежно, добавила:

– Какой из этих людей является настоящим Язоном, раз от равнодушия вы, кажется, перешли к участию, если только не к ненависти?..

– Не говорите глупости! – сухо сказал он. – Кто может быть равнодушным к такой женщине, как вы? Есть в вас нечто, что толкает на непредсказуемые поступки… Вас можно только страстно любить или желать убить!.. Третьего не дано…

– Очевидно, вы выбрали вторую позицию! Что ж, я не могу вас за это упрекнуть. Но прежде чем покинуть вас, я хотела бы узнать об одной вещи.

Он повернулся к ней спиной, машинально глядя на хлещущий по окнам дождь и темную массу сада.

– О чем?

– Этот визит настолько важный, что заставил вас вернуться от королевы Испании, я хотела бы знать… простите меня! Я хотела бы знать, была ли это женщина?

Он снова повернулся, смерил ее взглядом с головы до ног, но на этот раз в его глазах Марианна увидела нежность.

– Это так важно?

– Больше, чем вы думаете. И я… я уже ни о чем не спрошу вас! Вы никогда не услышите даже слова от меня.

Это было сказано таким униженным, таким мучительно покорным голосом, что его броня непроницаемости не выдержала. В порыве, над которым он был не властен, корсар упал на колени перед молодой женщиной и схватил ее за руки.

– Глупенькая! Этот визит имел значение только с коммерческой стороны, а нанес его мужчина, американец, как и я: мой друг детства Томас Самтер, который уезжает, чтобы обеспечить загрузку моего корабля. Ты, возможно, знаешь, что в связи с Блокадой некоторые крупные французские предприниматели используют американские корабли для вывоза их товаров. С тех пор как я плаваю, я веду дела с одной любезной дамой, владелицей громадных погребов шампанского в Реймсе, вдовой Николь Клико-Понсарден. Томас заключил для меня последний контракт и этой ночью должен вывести мой корабль из Морле за пределы Империи. Вот и весь заговор! Ты довольна?

– Шампанское! – вскричала Марианна, одновременно смеясь и плача. – Все дело в шампанском! А я думала… О боже! Это слишком хорошо, слишком чудесно! Даже смешно!.. Я была права, сказав, что совершенно не знаю тебя!

Но Язон только улыбнулся радости молодой женщины. Его грустные, серьезные глаза жадно пожирали ее озаренное счастьем лицо.

– Марианна, Марианна! Что представляешь ты собой сама с твоей наивностью ребенка и беспринципностью искушенной женщины? То ты ясна, как день, то загадочна, как сумерки, и я, может быть, никогда не узнаю, что в тебе настоящее.

– Я люблю тебя. Это и есть самое настоящее.