Тон автора этих строк сходен с тоном, которым в ПВЛ описывается война между Олегом Святославичем и Изяславом Владимировичем в Северо-Восточной Руси в 1096 г., но вместе с тем здесь имеются некоторые идеологические отличия. Если в репрезентации событий 1096–1097 гг. еще присутствовала тенденция к объективному изложению, которая позволила составителю «редакции 1117/18» г. осудить действия Изяслава Владимировича, то при описании событий 1123 г. симпатии летописца целиком находятся на стороне Мономашича, а действия Ярослава Святополковича подвергаются порицанию, хотя атрибутируемое князю утверждение – «то есть градъ мои» – свидетельствует о законности тех претензий, которые он выдвигал под стенами Владимира. Ведь, по сути дела, Ярослав был вынужден оставить свое княжение, но не был лишен его ни по решению княжеского съезда (как Давид Игоревич), ни по воле киевского князя (как Глеб Всеславич). Существует несколько гипотез относительно того, что могло послужить катализатором междукняжеского конфликта 1117–1123 гг., которые в концентрированном виде были изложены С.М. Соловьевым, отметившим, что причинами возможной размолвки Ярослава с Мономахом могли послужить: 1) некорректное отношение Ярослава к жене, внучке Мономаха; 2) борьба с Володарем Перемышльским и Васильком Теребовльским за воссоединение Волынской земли, обусловленная как стремлением к реализации «отчинного» принципа, так и контактами Ярослава с враждебным Ростиславичам польским князем Болеславом III; 3) стремление Ярослава предотвратить возможную передачу киевского стола Мстиславу Владимировичу, который в 1117 г., как раз накануне конфликта, перешел на княжение из Новгорода в Белгород[644]. В дальнейшем к этому прибавилась гипотеза о стремлении Ярослава расширить территорию Волыни за счет Погорины, основанная на амплификации сообщения В.Н. Татищева[645], которое, однако, не подтверждается источниками. Не менее уязвимо и представление о том, что причиной конфликта послужили разногласия Ярослава с женой – дочерью Мстислава Владимировича и внучкой Владимира Мономаха, которое впервые появляется лишь в Московском летописном своде 1479 г.[646]

Необходимо обратить внимание на то, что в ПВЛ среди пространных дополнений к тексту «Начального свода», призванных представить Мономаха главным защитником Василька Ростиславича, было зафиксировано уже известное нам свидетельство о намерении Святополка Изяславича оккупировать Теребовльскую волость, которое могло входить и в политические планы его сына, тем более что в летописной статье 1117 г. говорится о выступлении Ростиславичей против Ярослава. Для того чтобы приблизиться к пониманию этих событий, следует обратить внимание на то, что в рассказе о Любечском съезде даже после того, как он испытал редакторское вмешательство, в результате которого появились текстологические недоразумения, фраза о том, что Киев – «отчина» Святополка Изяславича, все же была сохранена. Это может служить косвенным указанием на то, что до 1116/17 г. существовала перспектива реализации «отчинных» прав Ярослава Святополчича на киевский стол в соответствии с Любечской доктриной. Однако перевод Мстислава Владимировича на княжение из Новгорода в Белгород в марте 1117 г., по сути, превращал его в соправителя Киевской земли, как и княжившего в 1077–1078 гг. в Вышегороде Ярополка Изяславича: этот факт был первым признаком того, что Мономах возымел намерение применить к приобретенному им Киеву «отчинный» принцип наследования[647], что, вероятнее всего, и послужило главной причиной враждебности Ярослава и последующего коалиционного вторжения[648], о котором сам Мономах в «Поучении» пишет: «…Ходихом къ Володимерю на Ярославця, не терпяче злобъ его»[649]. Через несколько месяцев после соглашения с Мономахом Ярослав был вынужден бежать из города[650].

В вопросе о том, почему от Ярослава отступились «бояре его», одна группа исследователей ограничивается констатацией того, что бояре перешли на сторону киевского князя[651]; другая группа исследователей, рассматривая бояр как выразителей интересов владимирской общины, считает, что так они выразили недовольство ограничением политической активности Волынской волости из-за соглашения с Мономахом[652]. С последней точкой зрения, однако, согласиться нельзя, так как Ярослав оставил Владимир-Волынский без дружины и позднее опирался на международный военный контингент: это свидетельствует в пользу того, что он лишился поддержки именно своих дружинников, которые после его бегства вступили в переговоры с Владимиром Мономахом[653], завершившиеся вокняжением на Волыни его сына Романа. То, что Роман был зятем Володаря Ростиславича, на первых порах могло отвечать и его интересам, но затем Ростиславичи временно вступили в альянс с Ярославом, которого были вынуждены поддержать после того, как Володарь попал в плен к полякам[654].

Таким образом, династический конфликт 1117–1123 гг. можно условно разделить на два этапа: на первом этапе, в 1117–1118 гг., Ярослав мог отстаивать «отчинное» право на Киев, а на втором этапе, в начале 1120-х гг., пытался вернуть себе волынский стол, который бояре после его явно вынужденного бегства передали в распоряжение Владимира Мономаха. Последнее обстоятельство способствовало тому, что на юго-западе Руси закрепилась ветвь Мономашичей, представители которой с небольшими перерывами управляли Волынской землей до 1340 г. Трудно сказать, входило ли приобретение Владимира-Волынского в первоначальные планы Владимира Мономаха, однако в начале 1120-х гг., получив поддержку со стороны городского населения («людей», «горожан»)[655], он уже был полон решимости не отдавать город Ярославу Святополчичу, что отразилось и в летописном рассказе под 1123 г., автор которого, учитывая отсутствие правовой основы в действиях Мономашичей, постарался сместить акцент в сторону дискредитации их противника.

В политике Мономаха периода киевского княжения просматриваются два этапа: в 1113–1115 гг. он еще занимает осторожную позицию, но в 1116–1125 гг. его действия приобретают более жесткий характер, направленный на упрочение политического авторитета Киева, следствием которой явилось постепенное устранение «нелояльных» князей в пользу членов его семьи, хотя тот факт, что Мономах не сразу лишал своих политических оппонентов их столов, свидетельствует о том, что он не стремился изначально утвердить «монополию» на владение волостями за своим кланом, которая сложилась в определенной степени случайно. В отношении Мономаха к правящим родственникам просматриваются «двойные стандарты», поскольку он стремился только к подчинению князей правого берега Днепра, тогда как князья левого берега остаются для него равноправными партнерами. Причины этого могут заключаться как в том, что решения Любечского съезда по вопросу о наследстве Святослава Ярославича способствовали переориентации геополитических интересов правителей Киева на западный берег Днепра, так и в том, что Святославичи, по-видимому удовлетворившись получением в 1097 г. своей «отчины», демонстрировали лояльность Мономаху, который использовал их как своих естественных союзников, разорвав альянс с сыновьями Святополка Изяславича.

На последнем этапе своей политической деятельности Мономах, формально под прикрытием «отчинного» принципа наследования волостей, предпринял попытку закрепить Киев за своими сыновьями[656]. Устранение потенциального конкурента в лице Ярослава Святополчича, равно как и политическая инертность большинства потомков Ярослава I, способствовали тому, что после смерти Владимира