И они снова спустились в метро и продолжили свой прерванный подземный путь. Вероника больше не шептала про себя названия станций. Примолкнув на валком вагонном диванчике, она прижимала к груди пакет с сосисками и только изредка сглатывала слюнку. Однако делала это она не от голода, а потому что у нее закладывало уши, — хотя метро было как метро, но грохот в нем стоял изрядный. Ехали они довольно долго, пока к очередному радиосообщению «станция такая-то…» Петрович не добавил специально для Вероники:

— Наша!

Он и впрямь уже считал своей тети-Танину станцию. Как было не считать, если здесь его ежедневно встречал этот рыжий приятель. Правда, сегодня пес повел себя предательски по отношению к Петровичу. Все свое обаяние рыжий употребил, чтобы понравиться Веронике — и имел успех. Она вытянула из пакета связку сосисок, собственными белыми зубками откусила две штуки, и… едва не лишилась пальцев. Оценил ли рыжий тот факт, что сосиски были высшего качества? — навряд ли. Но их благородный, с легким привкусом копченого, запах растревожил саму Веронику.

— Так кушать хочется, — прошептала она, прильнув к Петровичу. — Больше, чем тебя…

Ему тоже хотелось сосисок и хотелось остаться наедине с Вероникой; но Петровича начинало помучивать еще одно, не столь приятное предвкушение — предвкушение их неизбежной встречи с тетей Таней. Каково-то примет она новую постоялицу… Однако деваться было все равно некуда, и он, ничем не выдавая своих опасений, повел Веронику навстречу неизвестности.

Впрочем, когда они добрались наконец до тетиной квартиры, ее самой там не было: тетя еще не вернулась с работы. У Вероники образовалась возможность привести себя с дороги в порядок, и она этой возможностью воспользовалась. Она закрылась в ванной и, проведя там некоторое время, вышла к Петровичу в халатике таком коротком, что у него екнуло сердце. Оно екнуло сначала по понятной мужской причине, а потом… потом при мысли, что этот халатик увидит тетя Таня. Не удержавшись, он привлек Веронику к себе и почувствовал, как подалась она навстречу; Петрович увидел вблизи запрокинувшееся лицо и узнал затуманившиеся вдруг глаза…

— Подожди… подожди… — Балансируя на краешке сознания, она забормотала что-то про сосиски и про его тетю, которая должна была вот-вот прийти.

С большой неохотой Петрович внял доводам разума и выпустил Веронику из объятий.

— Фух! — выдохнул он. — Тогда давай делать ужин.

Они прошли на кухню, и там к Веронике быстро вернулось самообладание. Оглядевшись по-женски цепко, она довольно смело принялась делать ревизию тети-Таниным припасам. Скоро она убедилась, что кухонные закрома от изобилия не ломятся.

— Чем же вы питаетесь? — удивилась Вероника. — Странно, в Москве живете, а в холодильнике шаром покати.

— Мы питаемся вермишелью. — Петрович вздохнул. — Она мне по ночам снится.

— А я думала, что-нибудь другое. — Она улыбнулась. — Ладно, пусть сегодня тебе приснится картошка.

Действительно, Вероника нашла под плитой авоську со старой картошкой, процветшей уже кое-где бледными отростками. Неизвестно еще было, как отнесется тетя Таня к гастрономическому новшеству, но Петрович своих сомнений не высказал. «Семь бед — один ответ», — подумал он.

Спустя полчаса квартира уже вся благоухала картошкой, жаренной с луком. Казалось, даже тетины горшечные цветы внимали с интересом непривычному аромату. В сущности, в запахе этом не было ничего особенного, — подобные можно услышать в любом подъезде любого дома. Во всех квартирах, где люди живут семьями, женщины жарят что-нибудь по вечерам, и вкусные запахи просачиваются из жилищ наружу и дразнят ноздри тем, кто по какой-то причине не обзавелся семьей либо жилищем.

Но даже если запах жареной картошки и просочился в подъезд, тетя Таня и подумать бы не могла, что он исходит из ее собственной квартиры. Только войдя в переднюю, она с изумлением потянула своим большим носом.

— Это еще что? — пробормотала она.

В следующую секунду она разглядела на вешалке Вероникино пальто и переиначила фразу:

— Этого мне только не хватало!

Больше тетя Таня ничего не сказала. Молча она позволила Петровичу снять с себя шубу, размотала кашне и, севши на пуф, склонилась, чтобы переобуться. И тут боковым зрением она увидела… девичьи голые ноги. Тетин взгляд побежал по ногам вверх, скользнул по подобию халатика и добрался до синеглазого лица с ямочками на щеках.

— Тетя, это Вероника… — залепетал Петрович. — Я тебе о ней рассказывал.

— Здравствуйте! — Вероника улыбалась так приветливо, что казалось, вот-вот, и она покроет тетю Таню поцелуями… Но до поцелуев дело не дошло.

— Добрый вечер, — отозвалась тетя довольно сухо.

Она сняла сапоги, воткнула ноги в шлепанцы и удалилась в свою комнату.

— …? — одними глазами спросила Вероника.

В ответ Петрович также молча пожал плечами.

Они вернулись на кухню и там притихли в ожидании развития событий.

Тетя Таня явилась к ним только исполнив свой обычный ритуал переодевания и снятия макияжа. И похоже было, что вместе с косметикой она смыла с лица своего всякое выражение. Молча приняла она тарелку с сосисками и румяной картошкой и с бесстрастием индейца принялась за еду. Наверное, она мучилась отсутствием на столе своей «Вечерки», но виду не подавала. Так в безмолвии прошел у них весь ужин, хотя, сказать по совести, жареная картошка заслуживала похвалы. Лишь отхлебнув из второй чашки чая и поставив перед собой основательную дымовую завесу, тетя Таня сделала неожиданное и решительное объявление:

— Вы, молодые люди… — здесь она закашлялась, — если вы полагаете, что я положу вас спать вместе, то вы ошибаетесь. Вот так-то.

«Молодые люди» переглянулись.

— Что ты, — Петрович хмыкнул, — мы об этом и не мечтали.

Суровое объявление, надо полагать, нелегко далось тете Тане. Однако после него тетино настроение как будто пошло на поправку. Лицо ее помягчело, особенно когда она заметила, с какой точностью Вероника воспроизводит на сушилке верный строй посуды. И вот, под стук вымываемых тарелок, на кухне сама собой установилась почти что дружественная, хотя и порядком загазованная атмосфера. Тетя Таня не вмещала в себя больше двух чашек чая, зато курить она могла сколько угодно. От папиросы к папиросе, она завела с Вероникой беседу. Правда, беседа ее больше смахивала на допрос, но уж такова была тетя Таня. И Вероника отвечала ей бойко, как на экзамене, — о себе, о своей учебе и о планах на будущее, которого она не мыслила без него — вот без него, кого она потрепала по волосам. К тете Тане она в разговоре так и обращалась: «тетя Таня», на что та в первый раз кашлянула, а потом лишь едва заметно улыбалась.

Не было ничего удивительного в том, что беседа их в духе женского взаимопонимания обратилась к Петровичу, к его обстоятельствам и перспективам. Тетя сообщила Веронике, что избранник ее не кто иной, как «мешок» — тип ленивый и безынициативный. И что какие планы можно строить, если по нему плачет армия… Есть, — продолжала тетя, — есть, конечно, шанс избежать солдатчины. Тут всего-то надо Петровичу сказаться психопатом или на худой конец шизофреником, но олух и этого не хочет.