litbaza книги онлайнПриключениеВизантия сражается - Майкл Муркок

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 135
Перейти на страницу:

Район, в который мы попали, показался мне гораздо более людным и привычным. Думаю, его можно было бы назвать бедным. Меня окружили простые люди, газовые фонари, лавки с открытыми витринами, переполненные жилые дома, лотки с едой, одеждой, посудой, журналами, запахи еды, звуки музыки, крики детей, ссоры и смех. Здесь попадались темные лестницы, переулки, полуголодные собаки. Я разволновался – мне еще не доводилось бывать в подобном месте: однако улица, на которую мы выехали, казалась довольно тихой; попав сюда, я почувствовал себя лучше.

Санкт-Петербург был не самым уютным городом, и мне не хотелось оставаться здесь навсегда. Пропасть между классами в столице стала просто огромной. Даже в Киеве, где встречалось много снобов, где беднякам не находилось места в парках или на некоторых улицах, все выглядело не так плохо. Мне требовалась уверенность в собственных силах и даже немного храбрости, которую следовало искать в украденной табакерке.

В Петербурге я понял природу богатства и бедности. Мало того, что это был город крайностей; здесь царили восточный упадок, жестокость, бестолковая власть. Я понял, почему представители среднего класса так не любили царя Николая. Двор подчинялся грубому, безумному сибирскому монаху, впоследствии по-средневековому хладнокровно убитому группой аристократов. Они отравили его, застрелили и в конце концов столкнули тело под лед Невы, чтобы не сомневаться в его смерти. От царского двора до самого захудалого переулка – вся столица была испорчена суевериями. Продавцы амулетов, оккультисты, медиумы всех сортов процветали. Их предсказания занимали целые полосы в самых уважаемых газетах. И все это в двадцатом столетии, когда телефоны, автомобили, беспроводная связь и самолеты уже использовались повсеместно.

Жестокость большевиков была жестокостью рабов. Они не имели ничего общего с цивилизованными европейцами. Они были дикарями, в руки которых попало самое страшное оружие и самые сложные средства сообщения. Сам же царь и весь его двор, вероятно, оказались более цивилизованными; по крайней мере, они могли предчувствовать свою судьбу. Конечно, я обвиняю во всем советников царя. Не забывайте: в большинстве своем эти люди были иностранцами.

Глава шестая

Форма, которую мне полагалось носить в институте, была не слишком красивой: всего лишь простой студенческий сюртук из темно-серой саржи с серебряными пуговицами и фуражка с кокардой политехнического. Эта одежда показалась мне очень практичной, ведь мой ограниченный гардероб останется в целости и сохранности, и никто не догадается, что я беден. Большинство мальчиков, учившихся в институте, располагали ограниченными средствами; сыновья богатых людей получали образование в различных военных академиях, где преподавались точные науки и инженерное дело, или в самой Академии наук. Их мундиры были роскошными, с золотыми пуговицами и галунами. Но все равно у нас имелась и летняя, и зимняя форма: пальто, предписанные по уставу перчатки, ботинки, шапки и так далее. Всем этим меня на следующий день после приезда обеспечил портной, которого мне порекомендовали господа Грин и Гранмэн. Мистер Паррот в тот сумрачный снежный день проводил меня на задворки Латинского квартала, где располагалось огромное ателье.

Мне предстояло проживать в одной из комнат дома, принадлежавшего обычной русской женщине средних лет, доброй, немного глупой, любившей посплетничать, горячо осуждавшей радикалов (она даже не одобряла признания царем демократической Думы и радовалась недавнему сокращению полномочий этого органа). Эта дама не могла понять, в чем смысл изучения инженерного дела, ненавидела автомобили, трамваи, поезда, телефоны и была не вполне уверена, следует ли доверять пароходам: как и многие люди, проживавшие поблизости от Невы, она думала, что их дым вредит легким, несмотря на то что кашляла только зимой, когда корабли не могли плавать. Находившийся поблизости Финляндский вокзал, конечная остановка парового трамвая и различные фабрики также давали ей основания для тревоги. Через пару часов после моего прибытия хозяйка дома спросила, как я со всем этим разберусь. Она была готова обвинить меня в даже том, что идет война. У меня сложилось впечатление, что если бы только что изобрели колесо или открыли огонь, эта женщина им тоже воспротивилась бы. При всем при том я почти сразу же проникся к ней самыми теплыми чувствами.

Ее дом был одним из тех невыразительных петербургских зданий с плоскими крышами, которые стояли чуть в стороне от тротуара, зданий с узкими внутренними двориками и комнатами одинакового размера. Моя комната располагалась на третьем этаже и оказалась намного больше моей одесской спальни. В ней находились небольшая печь, умывальник, большая удобная кровать, которую можно было придвинуть к стене и использовать днем как диван, стол, отделенный шторами альков для переодевания и все прочее. Уборная находилась этажом ниже. Я жил под одной крышей с хозяйкой, двумя ее дочками, горничной и четырьмя другими жильцами, мелкими чиновниками. Мы ели за общим столом на первом этаже. Пища, как мне показалось, была грубой и, по сравнению с украинской, неудобоваримой, но при этом достаточно здоровой. Хозяйка дома гордилась тем, что предоставляет жильцам все самое лучшее. Поскольку продолжалась война и дефицит становился все более заметным, нам предоставили выбор: платить чуть более высокую арендную плату и получать прежнюю качественную еду или оставить аренду на том же уровне и получать меньшие порции. Попробовав тушеную конину в тех заведениях, в которых питались студенты, я при любой возможности старался поесть у мадам Зиновьевой (она не была родственницей печально известного большевика).

Кроме того, что хозяйка дома носила парик и густо красилась, чтобы скрыть шрамы, оставшиеся после какой-то болезни, в ней не было ничего примечательного. Совершенно обычными оказались и ее дочери, Ольга и Вера. Они посещали близлежащую школу и интересовались русской литературой – этот предмет никогда не имел для меня особенного значения. Они вели бесконечные романтические беседы о Толстом, Достоевском, Башкатцевой[62] и о поэтах, из которых я могу вспомнить только Ахматову. Они читали роман за романом, поэму за поэмой и говорили о героях Лермонтова и Пушкина так, будто те на самом деле существовали. Меня эти девицы раздражали – они казались слишком наивными, к тому же в общении отличались исключительной откровенностью. Позже я узнал, что они считали меня надменным и гордым, похожим на одного героя популярного в те годы романа, и были немного влюблены в меня. Русские девушки всегда немного влюблены в кого-то. Но главный объект их привязанности – они сами. Я признаю, что если происходит падение русской девушки, то оно полное и окончательное. Подобное, однако, в реальной жизни случается гораздо реже, чем в беллетристике, где страстные существа навеки губят себя духовно и физически ради удовольствия какого-нибудь пьяного офицера или преступника с поэтическими наклонностями. Я никогда не слышал, чтобы русская девушка погубила себя, скажем, ради чиновника или контролера машиностроительного завода. Вряд ли имеет смысл завоевывать сердца таких особ – и уж точно не стоит тратить на это денег. Хотя получается довольно странно: выйдя замуж, они уделяют большое внимание доходам своих драгоценных мужей.

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 135
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?