– Я брат Натальи Богуславской.

– Извините нас, господа, – обратился к офицерам поручик. – Нам надо поговорить.

Он встал, накинул на плечи шинель.

– Идемте. Поговорим на свежем воздухе.

Мы вышли в траншею. Несколько секунд мы вглядывались друг в друга, потом я спросил:

– Расскажите, как все произошло, Иван Васильевич?

Поручик говорил короткими, рублеными предложениями, тщательно скрывая эмоции. Из его слов стало ясно, что на отступавший санитарный обоз наскочил отряд конной немецкой разведки. Сразу не разобравшись, в сумерках, уланы сгоряча застрелили двух ездовых, после чего оставили несколько солдат с унтер-офицером в качестве охранников и поскакали дальше. Германцы завернули телеги и погнали их в тыл, после чего разделили. Раненых куда-то увезли, а четырех ездовых, мальчишку-фельдшера и медсестер заперли в сарай, где они просидели до вечера, пока не пришел полупьяный офицер. Оглядев всех, развернулся и ушел. Спустя полчаса пришли солдаты и отвели девушек в дом местного старосты. Там, как оказалось, праздновал свой день рождения какой-то полковник, а русских санитарок «пригласили» украсить мужской стол женским присутствием.

– Потом они перепились, и тогда случилось то, что случилось. Под утро их снова заперли в том сарае, а через двое суток наши выбили германца и освободили пленных. Вот такая трагическая история приключилась. Вы-то зачем приехали?

После короткого рассказа я спросил поручика:

– Ваша Таня ничего не говорила о приметах… насильников?

– Вам это зачем?! – недовольно спросил он.

– Вдруг дорожки пересекутся? Всякое бывает.

– Послушайте, Сергей Александрович, вы чисто штатский человек, поэтому ваши дорожки никогда не пересекутся. Вы по какому ведомству служите?

– Не служу. Поручик в отставке. Воевал. Получил двойное ранение. Частичная потеря памяти.

– Пусть так! Но это все равно ничего не меняет. У вас все?

«Он явно что-то знает, но не хочет говорить».

– Нет. Мне надо знать все то, что знаете вы.

– Я уже все сказал, что вам положено знать, – это было сказано твердым и жестким голосом, отметающим всякие возражения.

«Разозлить. Вывести из себя. Возможно, проговорится».

– По вашему лицу видно, что вы сами не прочь отомстить, да видно что-то не складывается.

При моих словах лицо поручика затвердело, а глаза потемнели от гнева.

– У вас все?!

– Вы обращались к командованию, а вам строго-настрого запретили идти в тыл германца? Я прав? – продолжал я на него давить.

Мелентьев, видно, посчитал мои слова за издевательство. Ожег бешеным взглядом, рука метнулась к кобуре, но затем медленно опустилась. Смысла в дальнейшем разговоре не было, но я не хотел, чтобы мы расстались врагами, и поэтому, как только он начал разворачиваться, чтобы уйти, я сказал:

– Удачи вам, Иван Васильевич!

Вернувшись к госпиталю, некоторое время пытался найти место, где можно будет переночевать, пока не наткнулся на санитара, который предложил мне свою койку, так как уходил в ночь дежурить. Решив вопрос с ночевкой, пошел навестить сестру, но меня к ней не пустили, сказав, что ей дали снотворное и она сейчас спит.

Рано утром, с попутной машиной, я уехал в Минск. Найдя в госпитале Христофорова, я объяснил ему ситуацию. Он согласился мне помочь, оценив свою помощь в три золотые монеты. По случайной фразе, проскочившей в нашем разговоре, мне стало понятно, что именно он наблюдал Татьяну, младшую сестру Людмилы Сергеевны.

В госпитале мне удалось узнать, что после обеда в нужном мне направлении поедет машина, которая повезет вылечившихся солдат обратно в часть. Найдя шофера, я договорился с ним о месте для нас с доктором. Так как до отъезда у меня оказалось около трех часов свободного времени, я решил их посвятить знакомству с городом, в котором был впервые. Первое, что сразу бросалось в глаза, так это отсутствие нервозности в жителях города, словно фронт не проходил в пяти часах езды от Минска. Пройдясь по улицам, вышел в центр. Проходя мимо бюста Александра II в центре Соборной площади и гостиницы «Европа», вдруг увидел большие стеклянные окна ресторана. В животе сразу заурчало. Войдя, сел за столик возле окна, огляделся. Народа было немного. Официантка приняла заказ, и в ожидании, когда принесут обед, я принялся рассматривать публику. За соседним столиком о чем-то негромко говорили средних лет мужчины, облаченные в полувоенную форму с вензелями ВЗС на чиновничьих погонах. Этих типов я порядком навидался в Петербурге.

«Земгусары. Об отчизне радеют. Конечно, в ресторане защищать отечество проще, чем на фронте. А ты сам разве не такой? Ты почему не на фронте? – и внутри меня появилось чувство неловкости. Чтобы отвлечься от него, снова принялся разглядывать посетителей ресторана. Через два столика от меня сидела пожилая пара, за ними группа о чем-то шумно спорящих офицеров. Неожиданно до меня донесся громкий выкрик одного из спорщиков:

– Пока идет война, и враг топчет нашу землю, долг каждого настоящего мужчины – защищать свою родину! Хватит заниматься выяснением, что делать и кто виноват! Пусть этим займутся политики!

Я отвернулся к окну. Когда мне принесли заказ, я быстро поел, допил минеральную воду под цветочным названием «Фиалка», а затем отправился в госпиталь. Машина уже стояла во дворе.

На этот раз до передовой мы добрались сравнительно быстро. Проводив врача к сестре, я хотел остаться, но тот резким жестом приказал мне выйти. Осмотр Наташи длился около часа. Наконец доктор вышел из женской палаты.

– Как она?!

– Плохо. У нее ярко выраженный психоз, поэтому ей нужно лечь в клинику под наблюдение опытных врачей, и чем быстрее, тем лучше. Сделаем так. Поскольку случай очень сложный, то я прямо сейчас заберу ее в Минск. Вы согласны?

– Доктор, деньги у меня есть. Скажите: сколько?

– Сергей Александрович, я не собираюсь наживаться на вашем горе, но мне придется купить довольно специфические лекарства, поэтому дайте мне еще сто рублей. Все остальное я сделаю сам.

Переезд в Минск оказался очень тяжелым. К тому же доктор, стоило ему увидеть реакцию Наташи на меня, сразу заявил, что сейчас я являюсь лишним раздражителем, после чего посоветовал мне не появляться в ближайшие два-три дня. Делать в Минске мне было нечего, и на следующий день, с попутной машиной, я отправился обратно к линии фронта. Меня все никак не оставляла мысль о новом разговоре с поручиком. Мне нужно было знать то, что знал он. Добравшись до расположения роты, я уже хотел начать расспрашивать о Мелентьеве, как вдруг увидел его самого.

– Вы опять здесь?! Я думал… – секундная растерянность исчезла, и он зло рявкнул: – Какого черта вы делаете в расположении моей роты?!

– Остыньте! Или вы сегодня не с той ноги встали, господин поручик?