Она отвернулась на какое-то время, разглядывая пламя свечей, потом кивнула.

— Да, пожалуй, так будет лучше для всех нас… для всех, кроме него, — добавила она грустно. — Да, по-моему, это сделать можно.

— Прямо сейчас?

Она снова кивнула. Я подобрал копье, лежавшее около постели, и прикинул на руке его вес. Оно было легковато, но хорошо уравновешено. Софи глянула на него и покачала головой:

— Нет, Дэвид, ты должен остаться здесь.

— Но… — начал я.

— Нет. Если тебя увидят там поблизости, поднимется тревога. А если я войду в его палатку, это внимания не привлечет, даже если меня заметят.

Это было разумно. Я неохотно положил копье.

— Но сможешь ли ты?

— Да, — решительно сказала она.

Поднявшись, она подошла к одной из ниш в стене и достала оттуда нож. Его широкое лезвие ярко сверкало. Похоже было, что его позаимствовали на кухне какой-нибудь фермы во время набега. Она заткнула его за пояс юбки, так что наружу торчала только темная рукоять.

После этого она обернулась и долгим взглядом посмотрела на меня.

— Дэвид, — начала было она.

— Что? — спросил я.

Но она уже передумала и продолжила совершенно другим тоном:

— Сможешь ты предупредить их, чтоб не шумели? Что бы ни случилось, ни звука. Скажи им, чтобы пошли за мной, и пусть подготовят по куску темной материи, в них надо будет укутаться. Ты сможешь объяснить им все это четко и ясно?

— Да, — ответил я. — Но мне хотелось бы, чтобы ты позволила мне пойти…

Она резко оборвала меня, тряхнув головой:

— Нет, Дэвид. Это лишь усилит риск. Ты не знаешь обстановки.

Пальцами потушив свечи, она отцепила входную занавеску. На какое-то мгновение ее силуэт обрисовался на фоне бледной темноты неба, и она исчезла.

Я передал ее указания Розалинде, а затем мы вдвоем принялись настойчиво втолковывать Петре необходимость полного молчания. Больше делать было нечего, только ждать и слушать мерный звон капель в темноте.

Долго сидеть так я не смог и, подойдя ко входу, высунул голову наружу. Среди хижин кое-где горели огни очагов и двигались люди, потому что светящиеся точки время от времени как будто мигали, когда их затмевали мелькавшие перед ними фигуры.

До меня доносился тихий рокот голосов, слабый шум каких-то движений, отдаленные хрипловатые крики ночных птиц, потом послышался еще более далекий крик какого-то животного. И все.

Мы ждали. Бесформенный мгновенный всплеск возбуждения выдала вдруг Петра. На него никто не прореагировал.

Затем пришло «все в порядке» от Розалинды, но с каким-то дополнительным значением, с оттенком потрясения. Мне подумалось, что выяснять причину сейчас не стоит, чтобы не отвлекать их.

Я прислушался. Тревоги не было, в обыденном гуле поселения ничего не изменилось. Спустя очень долгое время я услышал внизу, прямо под собой, скрипение песка под чьими-то шагами, тихое царапанье по скале перекладин лестницы. Кто-то поднимался вверх. Чтоб не стоять на пути, я отодвинулся в глубь пещеры. Розалинда немного неуверенно спросила мысленно:

— Все в порядке? Дэвид, ты здесь?

— Да. Идите сюда, — ответил я.

Одиночная фигура слабо вырисовывалась на фоне отверстия. Потом другая, маленькая… За ней третья. Проем исчез, зажглись свечи. Розалинда и Петра, словно завороженные ужасом, смотрели, как Софи, зачерпнув миску воды из бадьи, стала смывать кровь со своих рук и чистить нож.

Обе девушки настороженно и заинтересованно изучали друг друга. Глаза Софи скользили по Розалинде, по ее рыжеватому шерстяному платью с нашитым коричневым крестом, на мгновение задержались на ее кожаных башмаках. Она посмотрела вниз на свои мягкие мокасины, потом на короткую драную юбку.

При этом осмотре она обнаружила на своем лифе несколько пятен, которых не было там еще полчаса назад. Без всякого смущения она стянула его с себя и начала стирать в холодной воде. А Розалинде сказала:

— Тебе надо избавиться от этого креста. И ей тоже, — добавила она, глядя на Петру. — Он выделяет вас. Мы, женщины Зарослей, не считаем, что он сослужил нам хорошую службу. Да и мужчин он раздражает. На.

Софи достала из ниши ножичек с узким лезвием и протянула ей.

Розалинда неуверенно взяла его, поглядела сначала на него, потом вниз, на крест, который всю ее жизнь был у нее на каждом платье. Софи наблюдала за ней.

— Я раньше носила такой же. Мне он тоже не помог.

Все еще сомневаясь, Розалинда посмотрела на меня. Я кивнул ей.

— В этих краях не любят напоминания об Истинном Образе. Кроме того, это, вероятно, опасно. — Я глянул на Софи.

— Да, — сказала она. — Здесь это не только самоутверждение, это вызов всем.

Розалинда принялась не очень охотно отпарывать крест.

Я спросил Софи:

— Что теперь делать? Может, до рассвета нам лучше попытаться убежать как можно дальше?

Софи, продолжая стирать лиф, покачала головой:

— Нет. Его могут найти в любую минуту. Когда найдут, объявят розыск. Подумают, что это ты его убил и что вы втроем убежали в лес. Им никогда не придет в голову искать вас здесь. С чего бы вдруг? Но вокруг они перевернут все.

— Ты считаешь, мы должны остаться здесь? — спросил я.

Он кивнула:

— На два, а может, на три дня. Когда они прекратят поиски, я выведу вас.

Розалинда, не прекращая отпарывать крест, задумчиво подняла на нее глаза и спросила:

— Почему вы делаете все это для нас?

Я быстро рассказал ей о Софи и человеке-пауке, гораздо быстрее, чем можно изложить словами. Но Розалинду такое поспешное объяснение не вполне удовлетворило. Они с Софи продолжали внимательно разглядывать друг друга в мерцающем пламени свечей.

С плеском Софи уронила лиф в воду и медленно выпрямилась. Она наклонилась к Розалинде, ее темные кудри рассыпались по голой груди, глаза сузились.

— Будь ты проклята, — яростно произнесла она. — Оставь меня в покое. Будь ты проклята.

Розалинда напряглась, готовая к любому отпору. Я тоже приготовился, чтобы в случае необходимости быстро вскочить и броситься между ними. На несколько долгих секунд все замерли, как на картине. Софи, почти дикарка, полуголая, в оборванной юбке, принявшая воинственную позу; Розалинда в своем коричневом платье, с наполовину отпоротым крестом, свисающим на грудь, с блестящими в свете пламени бронзовыми волосами, ее точеное лицо с настороженным взглядом, чуть откинутая назад голова. Но вот кризис миновал, напряжение спало. Злоба в глазах Софи погасла, но она не шевелилась. Ее рот искривился, и она задрожала. Горько, хрипло зазвучали ее слова: