Ну и пусть пока резвятся энергичные самозванцы, которым достаточно уверенности, что есть Бог, Который их усыновил, и не приходит им, к счастью, в голову спросить: а откуда взялся этот самый ихний Бог?! Что бы Оно ответило? Впрочем, кто они такие, чтобы спрашивать? Ничего бы Оно не ответило. Даже и не подумало бы Оно расслышать столь бестактный вопрос.

У Него теперь своя проблема: оставаться ли Ему единым и неделимым или разделиться на две вечно влюбленных Одна в Другую Половины?!

* * *

Небольшая толпа сбилась вокруг необычного и такого красивого рыночного оратора.

Дионисий, ободренный вниманием, продолжал проповедь, варьируя всё ту же простую и беспощадную мысль:

– Боги-Супруги по своему подобию создали людские семьи. Все несчастные семьи несчастливы одинаково, потому что не взяли примера с Божественных Супругов. Потому что забыли совесть. И тех, кто не имеет собственной совести, будут казнить Они по праву мировой правды.

Толпа тихо гомонила в паузах:

– Правильно говорит… Совсем мальчик, а хорошему учит… Хорошенький какой…

Однако многим присутствующим вовсе не понравилось, что явился проповедник, зовущий жить по совести. Они пока молчали, но постепенно догадывались, что у них отнимают что-то очень нужное. У них всегда оставалась в запасе надежда на доброго Бога, который всё простит – кроме разве что богохульства, но богохульничать им никогда не было никакого интереса: они пакостили здесь на Земле своим близким, конкурентам, а тем более – недругам, лгали и предавали, твердо усвоив, что достаточно льстить Богу, и всё будет хорошо, в своей безграничной любви Бог прощает грешников даже ещё охотнее, чем награждает скучных безгрешных праведников.

Преступать совесть им бывало легко и привычно, поскольку всегда можно поправить дело усердной молитвой и малой милостыней дежурным нищим. А этот нахальный мальчишка вырядился в какую-то самодельную рясу и твердит, что надо думать о какой-то совести!

Но и те, которым не нравилась внезапная проповедь, не уходили совсем – они и ждали возможного скандала, и испытывали томительную тягу к недостижимому, но все-таки мечтаемому в глубине души идеалу.

Прислонившись к ободранному дереву стоял сильно выпивший дед Дмитрич. Дед давно жил по чердакам и подвалам, выгнанный из коммунальной комнатенки собственным сыном. На чердаках жизнь лютая, в последнее время какие-то мальчишки взяли моду убивать бродяг, тренируясь на них в смертельных ударах. Бродяги насторожились, и дед теперь носил при себе днем и ночью длинный нож – «пырку». Слова о каком-то новом поделенном Боге и совести с трудом проникали в его помраченный мозг. Он слышал в них злые обвинения ему, такому жалкому и подлому. Дед Дмитрич твердо знал до сих пор, что милосердный Бог его понимает и прощает, что не он виноват в своей жалкости и подлости, а жизнь случилась такая, поломанная с самого детства. Виноваты все, кто пинал его семьдесят лет – начальство, жена, собутыльники, родные дети. А он – не виноват. И вот пришел наглый мальчишка, чтобы отнять у него милосердного Бога! Так что же гибнуть ему теперь из-за наглого мальчишки?!

Обида ударила в глупую голову деда Дмитрича так же сильно, как водка. С криком:

– Убью Иуду! – старик бросился на вещавшего синего дьявола, выхватив из сапога свою любовно заточенную пырку.

Дионисий не видел старика, Он подобно глухарю на току почти ничего не видел и не слышал, завороженный Собственными прекрасными словами.

Между диким стариком и мальчиком оставались какие-то сантиметры, когда метнулась наперерез Зоя и заслонила красавчика. Она хотела оттолкнуть психа руками, но, по слабости мозжечка, качнулась некстати – и промахнулась, руки простёрлись в воздух мимо разъяренного деда. Опрокидываясь навзничь, она падала на Дионисия – и тело её налипло на него спереди как горячий щит. Не разбирающий ничего, ослепший от страха и ярости дед всадил свой нож в нее. Потому что уже не остановить инерцию удара.

Его схватили тут же. Зоя лежала у ног Дионисия. Кровь почти не текла из раны.

– Праведница… Бог спас… – загомонила толпа снова.

Схваченный дед Дмитрич ругался и плакал одновременно, а Зоя лежала, и никто не решался дотронуться до нее в ожидании «скорой» и милиции. Нина с Натальей плакали, потрясенные сомоотвержением и величием этой девушки, к которой они, грешницы, относились свысока и даже с осуждением. А вот спасла Учителя она, а они – не спасли. Нина думала запоздало, как хорошо было бы ей умереть вот так, спасти душу и забыть боль по своей убиенной Валечке – но не смогла она, не бросилась так же мгновенно под нож, как Зоя.

Дионисий стоял не двигаясь над Зоей, распростёртой у Его ног.

– Вот праведница, – повторял Он. – вот святая душа.

Потрясен избегнутой близкой опасностью Он нисколько не был. Так и должно быть: Божественная Чета не могла не спасти Его.

Милиционер прибежал первым – свой, апраксинский, приставленный присматривать за рынком. Пощупал пульс опытной рукой, выпрямился и объявил почти что с удовлетворением:

– Всё. Готова.

Он хотя и слегка, но искренне пожалел неизвестную ему молодую, пусть и явно порочную женщину. А удовлетворение невольно проскользнуло, потому что самый факт убийства делал его роль здесь более значительной. А то шипят в спину: «Шляются менты, делать им нечего». А вот есть чего! Убивают людей – значит нужна милиция.

– Первомученица совершилась! – объявил Дионисий.

Милиционер уставился на него в недоумении:

– Ты чего? В школу надо ходить, а не по рынкам шляться в бабьей юбке!

Дионисий посмотрел прямо в глаза милиционеру – что редко удается обыкновенным гражданам – и сказал:

– Все перед Богами-Супругами в ответе.

Милиционер был в годах и ещё не перестроился, не уверовал вслед за гражданскими массами, но инструкция у него была твердая: религию поощрять! Правда, предпочтительно в православном исполнении. А этот походил на сектанта, тем более и балахон на нем какой-то неуставной, в церкви такие не носят, к сектам же следовало проявлять корректность, но настороженность.

– Ладно, кто тут свидетели?

– Тут и самый убийца налицо, – похвастался активист из толпы.

И выдвинул вперед скрученного деда Дмитрича.

– Ты?!

– Я, – плакал дед. – Не хотел, само вышло. Бабу не хотел.

– А свидетели кто тут есть?

– Мы все в свидетелях! – подтвердил активист.

Наконец и «скорая» пробралась сквозь толпу.

Дионисий смотрел на лежащую мертвую Зою без сожаления. Мученица нужна была в основании Его учения – и вот мученица явилась. Награда ей уготована на небесах – Отец Небесный позаботится и Мать подсобит.

А вышло красиво. Дионисий и так в Себе не сомневался, но все-таки самоотвержение Зои прибавило Ему ещё больше гордости и уверенности в Своей избранности: едва успел Он произнести всего несколько пророческих слов, и вот ради явленной Им истины ученица пошла на мученичество, пожертвовала жизнью. Не хуже чем в Святом Писании.