ГРУ в Алжире, обстановке в советской колонии, закупкам товаров и даже по местным сплетням. Вся эта информационная мощь, словно обильным водопадом, обрушилась на гостя, не давая опомниться и сосредоточиться на разумных логических ответах.

Филонов уже не вспоминал, что он сотрудник ГРУ, офицер, наделенный государственными секретами, получивший инструктаж, как себя вести при вербовочных ситуациях, специально обученный на предмет самосохранения.

Обида на резидента и сотрудников посольства, чувство мести и злобы засели в подсознании…

Майор уступал молча. Загнанный, как ему казалось, в тупик, он видел перед собой только стену. И вот, наконец, он решился…

Договорились встретиться здесь же через десять дней. Кейн пообещал кое-что раскрыть в их взаимоотношениях.

Срок до очередного свидания пролетел быстро. Ровно в 20.00, как и договорились, россиянин пришел к американцу. По дороге на конспиративную встречу с американцем офицер успокаивал себя:

«Будем обмениваться информацией, это делают на грани фола многие разведчики мира. Важного ничего давать не буду, а от американца даже незначительные материалы всегда будут оценены руководством достойно. Главное — их легализовать, Эдвард подскажет».

В то же время он понимал, что дорога, на которую его вывела Нади, не вымощена благими намерениями. Она, скорее всего, может привести к чему-то страшному и непоправимому. Видимо, это предчувствовала Тамара перед отъездом в Москву.

Филонов нажал на звонок, гостеприимный хозяин тут же открыл дверь.

— Entrez[27]. На этот раз мы поговорим в кабинете. Никого из знакомых не встретили по дороге? — поинтересовался Кейн.

— Нет…

— Ну и хорошо. Прошу в кабинет. — Движением руки Эдвард показал на дверь.

В комнате царил полумрак. В углу под фиолетовым абажуром тускло горел торшер. На круглом журнальном столике из толстого тонированного стекла стояла плоская бутылка виски и лежали бутерброды.

— Предлагаю для аппетита и снятия напряжения виски со льдом, — хлебосольно предложил американский разведчик.

Выпили за встречу. Разговор начался с погоды, экологии, загрязненности города, урбанизации, проблем нарастания панисламистских настроений в отдельных регионах страны.

— Конечно, ты вправе считать, что мы поступили не по-джентльменски. Но что делать? Нередко обстоятельства диктуют форму акции. — ─Кейн улыбнулся, прищурив хитро бегающие глаза. — Я думаю, твоя служба поступила бы аналогичным образом. Советские партийные органы строго следят за нравственностью в армейских рядах. Я буду откровенным: мы внимательно наблюдали за твоими действиями и поведением. Они вписываются в нормы морали янки.

— Чем же? Какие это нормы? — с усмешкой спросил Филонов.

— Прежде всего, отсутствие закомплексованности на приемах, свобода личных поступков, коммуникабельность, прагматизм с высоким чувством реальности, увлеченность и тяга к знаниям. При наличии хорошего вкуса вы имеете желание приобретать модные и дорогие вещи. В последнем вы, — Кэйн снова почему-то перешел на «вы», — как и я, очевидно, руководствуетесь пословицей: «Мы не такие богатые, чтобы покупать дешевые вещи». Но, увы, на многие желаемые товары денег у вас не хватало. Или я ошибаюсь?

Филонов промолчал. И Кейн продолжил:

— Таким образом, как сказал один мудрый человек, настоящий мужчина характеризуется тремя страстями: красивые женщины, терпкие вина и большие деньги. Если с первыми двумя показателями у вас всё нормально, то с деньгами никак не клеится. Мы готовы помочь, будем хорошо платить. Работа совершенно безопасная, причем обоюдовыгодная. Мы заинтересованы в вашей конспирации не меньше, чем вы сами.

— Я должен всё взвесить, вы же это понимаете, верно? — с театральным достоинством ответил Филонов. — Я прекрасно понимаю, в какую сторону вы меня ведете. — Некстати вспомнилась Инструкция о правилах поведения сотрудников ГРУ за рубежом.

— Ответ в данном случае может быть только один — положительный. Думать некогда, вместе с тем думать всегда надо. Или вы даете подписку о сотрудничестве сейчас, или ваше руководство завтра же будет знать все подробности недостойного поведения помощника военного атташе майора Филонова, — американец умышленно назвал должность и воинское звание жертвы. — Стоит ли объяснять, что произойдет с вами потом?

Офицер и на этот раз смалодушничал, усилием воли проигнорировал требования Инструкции.

Он думал и четко уже представлял свой карьерный рост. Будущее рисовалось в розовых тонах. Погиб казак, погиб ни за понюшку табаку. Вот и произошло превращение Савла в Павла, то бишь в «Этьена». Отец защищал Родину не жалея живота, имел несколько ранений, боевые награды, а сын продает Родину за динары и инвалютные рублики[28].

Договорились, что Кейн тоже будет «подпитывать» Филонова необходимой информацией.

Как добрался Филонов до своей квартиры, не помнил. И не заметил наружного наблюдения, которое организовал американец Кейн. Туман в мыслях, туман в глазах. Войдя в квартиру, первым делом закрыл дверь на два замка, подошел к зеркалу — не узнал себя, словно чужое лицо, подошел к бару и выпил рюмку армянского коньяка, хотя душа просила русской водки. Опьянения не почувствовал, выпил еще.

Филонов, заложив руки за спину, начал ходить по комнате, то дураковато улыбаясь, то хмурясь. Вот оно — начало и конец. Да, конец спокойной службе, семейной жизни, искренним отношениям с друзьями, товарищами, сослуживцами, родными и близкими.

Но и начало — смутное, тревожное, беспокойное, напряженное. Чужой среди своих. Он попытался представить свое будущее, но не получалось, мешало чувство страха и тревоги за содеянное. Он понимал, судьба его теперь висит на волоске. Чувство опасности, не притупляющееся, а, наоборот, все более обостряющееся. И все же он не терял надежды. Что такое надежда? Признак слабости или силы? Наверное, и то, и другое.

Мысли эти томили и мучили то слабее, то сильнее, но никак не покидали его. Алкоголь не помогал; выпил еще лафитник, мерка, принятая в доме отца. Сердце наполнилось ужасом. «Держи себя в руках, я же не трусливого десятка, в конце концов. Жребий брошен, зачем себе забивать голову ненужными страхами».

С шепотом опадавших листьев за окном тихо, но внятно произнес: «Рубикон перейден». Твердо решил не сдаваться, не идти на попятную. Обиды на всех в посольстве не отпускали, держали крепко. Натура брала свое.

— Не надо усложнять, но и упрощать не надо. — Так думалось Филонову, и он сам не подозревал, сколько правды и неправды в его думах. Он продолжал ходить из одной комнаты в другую, на кухню, зачем-то в ванную, странно поглядывая в окна. Вдруг появилось чувство не то радости, не то грусти, не то надежды, не то отчаяния, не то боли, не то наслаждения и злорадства. Море чувств, тревожных чувств, но злорадство, кажется, пересиливало.

Вдруг он себя представил хамелеоном, о котором лаосцы говорили, что левый глаз его (хамелеона) смотрит влево и видит там славу и опасности, а правый глаз смотрит вправо и